со мной? – вдруг спросил швед. – Walk…
Василиса вскинула на него глаза, и вдруг вспомнила, что вчера, у лифта, он даже не пытался отрицать, что не хочет помогать перенести вещи, когда не очень молодая русская женщина попросила его в гостинице помочь ей и ее внучке, когда они неторопливо и неловко выбирались из старомодного лифта, вместе с десятью чемоданами:
– А эм сорри, я опаздываю на ужин, – сказал он, и Василису как-то кольнуло, что он так грубо, равнодушно поступил. «Мы все куда-то опаздываем», – подумала она, очень расстроилась, и еще раз внимательно посмотрела на него, чтобы уж точно запомнить, что он холоден, равнодушен, наверное, груб и совершенно ужасен.
Она сидела на пляже уже полчаса, смотрела на море, ощущала тепло песка и солнца, и думала, что, наверное, хотела бы пребывать в этом состоянии всю жизнь, и что недели может не хватить. Отпуск был неожиданным, и бухгалтерская контора, где она старательно работала вот уже десять лет, выделяло столько времени не всегда. В этом году ей просто повезло.
Крит был островом жизни и улыбок. Отовсюду лилась музыка, а танцы продолжались до утра. Приветливые лица в кафе по всему взморью обещали радостные минуты, жизнь искрилась в них, как будто бы острова не коснулась ни одна война, ни одно землетрясение, ни одна трагедия, не считая падения Римской Империи, и того, что было, и правда, ну очень давно. Приветливые, дружелюбные, смешливые, изредка похожие на античные статуи люди ходили взад-вперед, торопливо собирая тенты, зазывая в рестораны и сиюминутно раскрывая по всему побережью бесчисленные зонтики разных цветов, которые тянулись вдоль пляжа, меняя окраску и размер, приветливо кивая послушными смешными головами.
А закаты здесь были такой красоты, что просто сил не было оторваться. Выходила Василиса из гостиницы и сидела на взморье, долго-долго, смотрела на море, как на большущий белоснежный экран в кино. Огромный шар разноцветный каждый вечер садился в воду, пахло сладким, каким-то, действительно, сладким морем, как миндалем на католическую пасху, пряностями на восточном базаре или мамиными ладонями, когда уткнешься в детстве. Песок был желтым, крупным, а галька мелкой, серой. Пена морская шипела, булькала. Возле пляжа стояли две красивые лошади, запряженные в белые кареты. А потом, если два шага в песок горячий, то снова – слева-направо – как на пленке – панорама, небо-море, калейдоскопом смена цвета, зыбь и удары волн. И снова цвета. Синий, бардовый, изумрудный. Тепло. И снова тепло. И только тихо-тихо прибрежная волна дает знать, что море только начинает просыпаться.
Запах был сказочный, солено-сладкий. Перед глазами быстро пробегали картины далекого времени, закрытого прошлого. Широкие палубы лайнера, на который они только что сели в Одессе, покрытые зеленой резиной. Пропитанные солью перила, бело-красные шлюпки, дымка полуоткрытых кают-компаний, где холод ужасный, и снова, снова – на верхнюю палубу, а там – пристань и через несколько минут – пароход отчалит. Средиземное море, Василисина мама