только, похоже, так давно не видел нормальной еды, что ему проще свалить все, что можно, на кусок хлеба и большими кусками запихивать в рот.
Я тоже люблю поесть, но всё-таки не так голодна, как он. Запихнув в себя пару ложек рагу и ломтик ветчины, наполняю бокал и встаю. Подхожу к окну, оставив кожнара за спиной.
Под окнами дома – песчаный пляж. Стоит ранняя осень, и на берег набегают почерневшие волны. Ветер хлещет листьями тропических деревьев.
Жемчужницы пришли из куда более жарких краёв. Здешнее лето для нас ещё ничего, а вот зимой выбираемся из домов только по уши закутавших в меха.
И очень скоро на побережье начнётся зима.
Невольно потираю свободной рукой озябшее плечо. Делаю глоток вина и поворачиваюсь.
Окно у кожнара за спиной, и я тоже стою у него за спиной. Похоже, он заметил это гораздо раньше и перестал есть. Спина напряглась.
Делаю последний глоток и, перегнувшись через его спину, опускаю бокал на стол. Осторожно кладу руки на обнажённые плечи. Под касаниями моих ладоней они напрягаются ещё сильней.
– Я не моя сестра, – тихо говорю, наклонившись к его уху. – Я вообще не люблю никаких игр.
Конечно же, мужчина остаётся напряжённым. Но мне не хочется убирать руки, и я осторожно сжимаю его натянутые мышцы. Думаю о том, что, по законам Жемчужного берега, он принадлежит мне. Могу делать с ним, что захочу.
Похоже, Заяр думает о том же. Выпрямляется, забыв о еде.
– Что ты собираешься со мной делать? – Напряжение так и сквозит в его голосе.
– Не знаю, – признаюсь я, не убирая рук с его плеч. Осторожно провожу от шеи вниз и назад. – Зависит от твоих ответов на мои вопросы. Если ты расскажешь мне душещипательную историю о том, что тебя схватили незаконно и дома у тебя выводок малышни и жена, – скорее всего, отпущу.
– У меня нет жены.
Похоже, мы с ним одинаково удивляемся этим словам. Я – потому, что не ожидала такого признания, он – потому, что не собирался его произносить.
Легонько кашляю и нехотя убираю руки.
– Собственно, в первую очередь я говорила не про жену, а про то, законно тебя схватили или нет.
Садиться на табурет мне не хочется, поэтому обхожу стол и, скрестив руки на груди, пристраиваюсь плечом к стене.
Кожнар молчит.
– Ладно, вернёмся к вопросу о печати, – напоминаю я.
На сей раз получаю в ответ кивок, и кожнар нехотя произносит:
– Печать активируется каждые двенадцать часов, если Аяна не отключает её.
Моргаю.
– Двенадцать часов… Аяна не приходила к тебе уже семь дней?
– Я не считал.
– Богини, и ты всё это время терпел?!
Кожнар молчит. Непроизвольно тру висок. Подхожу к нему и, присев на табурет, наклоняюсь над столом. Пытаюсь вглядеться в его глаза. Если ограничительная печать активирована, носитель ощущает непрекращающуюся боль, которая становится сильней и сильней.
«Очень непредусмотрительно со стороны Аяны», – думаю я. Хотя вряд ли она ожидала, что вот так вот… умрёт. К горлу подступает ком, и, чтобы успокоиться, делаю глубокий