он был голубой, и это свидетельствовало о том, что, до того как занять свой высокий пост, она принадлежала к Голубой Айя. Лицо Лиане казалось высеченным из гладкого коричневатого камня. В приемной больше никого не было.
– Много ли они доставили неприятностей? – Рубленая манера речи хранительницы не давала даже намека ни на гнев, ни на сочувствие.
– Нет, Айз Седай, – в один голос ответили Теодрин и розовощекая принятая.
– Эту пришлось тащить за шиворот, Айз Седай, – сказала Фаолайн, указывая на Эгвейн. В голосе принятой звучало негодование. – Она артачится, точно запамятовала, что такое дисциплина в Белой Башне.
– Руководить, – заметила Лиане, – не значит толкать или тащить. Ступай, Фаолайн, к Маррис Седай и испроси у нее позволение поразмыслить над сказанным, пока будешь разравнивать граблями дорожки в Весеннем садике. – Жестом она велела Фаолайн и прочим двум принятым удалиться, и те присели в глубоком реверансе, а Фаолайн бросила на Эгвейн взгляд, сверкавший яростью, которая явно исходила из самой глубины ее души.
На уходивших принятых хранительница летописей даже не посмотрела. Вместо этого она внимательно разглядывала оставшихся в приемной девушек, постукивая по губам указательным пальцем, пока у Эгвейн не зародилось чувство, будто их троих обмерили с точностью до дюйма и взвесили с точностью до унции. В глазах Найнив засверкали опасные искорки, и она крепко вцепилась в косу.
В конце концов Лиане указала рукой на ведущие в кабинет Амерлин двери из темного дерева. На каждой створке кусал себя за хвост Великий Змей, размером с шаг в поперечнике.
– Входите, – распорядилась хранительница летописей.
Найнив быстро шагнула вперед и открыла одну из створок. Следом двинулась и Эгвейн. Илэйн крепко держала девушку за руку, и та в ответ так же сильно сжала ладонь подруги. За молодыми женщинам порог кабинета переступила и Лиане, она, пройдя дальше, отошла в сторону и заняла место сбоку, между тремя девушками и столом в центре комнаты.
Амерлин сидела за столом, просматривая бумаги, и на вошедших даже не взглянула. Найнив открыла было рот, но хранительница летописей бросила на нее пронзительный взор, и молодая женщина прикусила язык. Все трое стояли в ряд перед столом Амерлин и ждали. Эгвейн старалась не переминаться с ноги на ногу. Прошли долгие минуты – показавшиеся часами, – прежде чем Амерлин подняла голову, но, когда эти голубые глаза пристально оглядели каждую из девушек по очереди, Эгвейн решила, что могла бы подождать и подольше. Взгляд Амерлин был как две сосульки, вонзающиеся в сердце. В комнате было прохладно, но по спине Эгвейн пробежала струйка пота.
– Итак! – заговорила наконец Амерлин. – Наши беглянки вернулись.
– Мы не убегали, мать. – Со всей очевидностью, Найнив заставляла себя сохранять спокойствие, но голос ее дрожал от сдерживаемого чувства. То был гнев, Эгвейн это знала. Сильная воля Найнив слишком часто сопровождалась гневом. –