звонила мне из машины – не только в первый раз, но и во второй тоже. В трубке снова слышался дорожный шум и шуршание шин.
Я могла дать голову на отсечение, что Чарльз не стал бы – никогда в жизни – делать предложение в машине. Это было совершенно не в его стиле. Он устроил бы все иначе: цветы, и шампанское, и скрипачи, и, пожалуй, лунный свет вдобавок. Я была немного удивлена, что Марни не позвонила мне сразу.
Марни в шестнадцать лет влюбилась в парня по имени Томас. Ему было семнадцать, он был под два метра ростом и играл за сборную округа по регби. Она была без ума от его мужественного подбородка, твердого пресса, широких плеч и сильных рук. А я не могла не таращиться на его неестественно большой лоб. Но надо признать, Томас отличался исключительным обаянием, хотя кто-кто, а я не из тех, кого легко подкупить хорошими манерами, харизмой и саркастической ухмылкой.
Я не возненавидела его, хотя стоило бы. И не убила, хотя надо было.
Не надо. Не смотри на меня так.
Перестань меня осуждать и слушай дальше.
Мне нравилось, как развивались их отношения. Он надеялся благодаря своим спортивным достижениям попасть в какой-нибудь престижный университет и практически все время или тренировался, или соревновался. По сути, почти каждый вечер плюс непременный матч в выходные. Виделись они нечасто, и их роман поддерживался посредством обмена записками в школьных коридорах, километров сообщений и перемигиваний в столовой.
Настало лето с погожими утрами и длинными влажными днями. Я не придавала значения тому, что Марни по-прежнему носит толстовки, пока однажды во время обеда она рассеянно не закатала рукава и я не заметила у нее на руке повыше локтя четыре одинаковых синяка. Она перехватила мой взгляд и наплела какой-то ерунды: дескать, ударилась о спинку кровати.
Не знаю, как я могла столько времени ничего не замечать! Теперь она прятала от меня свой телефон, хотя раньше читала сообщения вслух и мы вместе сочиняли ответы. Она стала вспыльчивой и раздражительной, нервной и скрытной. Где были мои глаза?
Я поняла, что происходит. И решила положить этому конец.
Прямо под окном ее спальни на стене их дома была закреплена шпалера, увитая глицинией. Я залезла по ней в комнату. Открыла ее шкаф. Забралась туда и уселась по-турецки, удобно устроившись на куче вещей.
И стала терпеливо ждать.
Я знала, что в тот день у Томаса игра. Марни собиралась болеть за него на стадионе, и я знала, что потом они придут к ней, потому что ее родители ушли на музыкальное представление к ее брату, а в наши юные годы пустой дом был искушением слишком сильным, чтобы его игнорировать.
Щелкнул замок входной двери, и я услышала шаги в прихожей, потом в кухне пустили воду, хлопнула дверца кухонного шкафчика, звякнул стакан, выставленный на мраморную столешницу. Потом до меня донесся скрип лестничных ступеней под их ногами, прошуршала по ковролину дверь, застонали пружины кровати.
Я вытащила из кармана мобильный, включила диктофон и поднесла его к щели между