взял девушку на руки и остановил ближайшее такси, направившись к больнице под пристальные взгляды тех, кто видел аварию. Врачи скоро должны были приехать, но кто знает, сможет ли девушка дожить до этого момента?
Пульс слабый, дыхание неровное, на свет не реагирует – на нашем корабле её просто унесли бы в комнату и оставили, но я не мог так поступить. Контрабандист, преступник, но людей я не убивал и не собирался.
Девушка выглядела сильной, но нежной – каштаново-золотистый волос еле-еле доставал до подбородка и был растрёпан на макушке, тонкие запястья, какие я видел только у детей, становились холоднее с каждой минутой. Бледная кожа придавала лицу аристократичности. Но пока я не вижу её глаз, не могу создать цельную картину, ведь глаза – это отражение души и нас настоящих.
В больнице у меня не потребовали документов, не спросили, почему я привёз девушку сам, а не дождался машины. Я только посмотрел ей вслед, а через минуту меня вытолкнули из больницы, крича вслед что-то о стерильности.
Теперь я снова один в большом городе. Оставалось только искать пути для выживания.
Август
Тяжело привыкать к такой жизни, когда в последние десять лет ты был свободнее северных птиц. Но ничего другого не остаётся.
Так я думал две недели назад. Но теперь всё иначе – мне вынесли смертный приговор. Через трое суток, на закате, меня казнят, и я больше не увижу ни ясного неба, ни яркого солнца. Не смогу с силой вдыхать чистый морской воздух, рассекать волны на корабле и управлять своей командой.
Сначала я вспоминал Мелиссу и нашу единственную дочку. Впервые я оставил девушку, когда погиб мой отец. Тогда я забрал деньги, что он сберёг для меня, купил фрегат и начал путешествовать. А через год вернулся к Мелиссе. У нас родилась дочь. Мы прожили вместе целый год, но я постоянно уезжал и не так часто, как хотелось Мелиссе, бывал дома. В двадцать лет я покинул её уже навсегда.
А вскоре образовалась целая преступная организация со мной во главе. Я боялся предательства больше всего на свете, а потому заставлял каждого клясться мне в верности. Я думал, что заслужу доверия от своей команды, но оказалось, что зря. Когда я входил, все замолкали и со страхом смотрели на меня. Когда я говорил, мои слова слушали, будто от них зависела жизнь. Мои приказы исполнялись под страхом смерти, а образы, создаваемые мной, насильно оказывались в головах всех остальных.
Мелисса с нашей годовалой дочкой Авророй не согласилась отправиться в путешествие со мной, а я, разозлившись, не оставил ей ничего, кроме воспоминаний и дома. Теперь, когда до моей смерти оставалось семьдесят два часа, я жалел о многом. Жалел, но не хотел бы меняться. Я люблю смотреть на лица, которые признают во мне правителя, люблю видеть в их глазах страх и желание подчиняться мне. Люблю то чувство торжества, когда замки, сковывающие незнакомого мне преступника, падают на пол, а он становится свободным. Быть на высоте, быть вне закона, не существовать для гвардейцев, но по-настоящему жить ради себя. Всего две недели