джинсы. Через пять минут он появился в дверях спальни, хмуро поглядывая на меня.
–Капец, ты не могла потом на прогулку сходить?
–Вообще-то я собиралась погулять в одиночестве, без тебя! – не сдержала я раздражения, – Но вот твоя мама выскочила из спальни и начала кричать, что в одиночестве гулять после замужества запрещено!
–Да! Именно так! – царственно выплывая из спальни, сказала свекровь, – Вы же не одинокие люди! Вы теперь везде должны вместе ходить! В нашей семье всегда так было, когда был жив твой отец! – она внезапно захлюпала носом и ушла рыдать в ванную. Почему-то у меня возникло твердое ощущение, что она сейчас стоит, припав ухом к двери, и напряженно прислушивается. Но слезы матери всегда вызывают у Эдика эффект разорвавшейся бомбы.
–Это ты вечно портишь маме настроение! Вместо того, чтобы пойти готовить завтрак, ты выскакиваешь из дома в 7 утра и идешь гулять, как… Как… Как не знаю кто! А теперь я, вместо того, чтобы выспаться перед рабочей неделей, вынужден тоже тащиться с тобой грязь месить по лужам!
–Знаешь что! – я перешла на свистящий шепот – такой, чтобы свекровь ничего не услышала (В нашей семье, похоже, это единственный человек, которого нельзя расстраивать).– Я хочу пойти подышать свежим воздухом! Одна! Когда вернусь, обязательно приготовлю тебе завтрак, – я так и собиралась сделать. Можешь пойти и лечь спать, я тебя не заставляю идти со мной! – с этими словами я захлопнула дверь и выскочила в коридор.
08:00
Пробежалась по парку Якутова – это мой самый любимый парк в городе. Сюда папа приводил меня в детстве. Он катал меня на лодке по озеру, кормил мороженым и сладкой черешней. А вот и наша березка – рядом с ней меня фотографировали лет в шесть. Осторожно ступая по ковру из шуршащих желтых листьев, я подошла к березке и погладила ее гладкий белый, словно вощеный ствол. Березка с тех пор разрослась. Я прижалась лицом к стволу и внезапно остро ощутила свое одиночество. Как бы мне навестить родителей, не нарвавшись дома на откровенный скандал?
Естественно, когда я вернулась, Эдик сладко посапывал в кроватке, а из кухни шел запах жарящейся яичницы с колбасой. Я вошла в кухню. Свекровь демонстративно отвернулась. Споры с сыном (моим мужем, если что), она воспринимает как личное оскорбление.
–А я вот завтрак приготовила! – взглянула она на меня с укоризной. Предполагалось, что после этих слов и ТАКОГО взгляда я должна немедленно раскаяться в совершенном ужасном поступке, расплакаться, попросить прощения и сказать, что никогда больше не буду огорчать мою дражайшую свекровь. И стану такой, какой она меня хочет видеть.
Вместо этого я молча вытащила опару, приготовленную с вечера, и принялась печь блины.
Эдик, вышедший к завтраку, демонстративно отказался от блинов и поел с аппетитом мамину яичницу, а она похлопывала его по спине и приговаривала: "Ешь, миленький, ешь, совсем изголодался!" Меня в природе словно не было.
Да, на войне как на войне. Сидела, ела свои никому не нужные блинчики, пила чай, и, так как Эдик с Зинаидой Ивановной