обойдусь. Почему мне кажется, что я не смогу стартовать в Геленджике? Тем более, я и так сначала сомневалась, а еще и Леха с утра про кошмары заладил.
– Леха? Известный шаман у нас, забыла что-ли?
– Ну, не знаю даже… Опять тему переводите.
– Беспокоится он о тебе. Как он тебе, кстати?
В ответ на это Серафима лишь презрительно хмыкнула.
– Ситуация проясняется. – улыбнулся дядя Володя.
– Чего это? – Серафима подняла одну бровь.
– Да ничего это. – передразнил ее дядя Володя. – Не парься, да и пройдет все.
Серафима лишь тяжело вздохнула. Она не понимала, как это может вот так просто – взять и пройти, не простуда ведь.
Она прошла в вагон и вернулась в отсек, кутаясь в большой пушистый капюшон. За время пребывания в тамбуре кружка с горячим чаем остыла и совсем не грела руки. Леха все так же сидел на нижней полке с отсутствующим взглядом.
Сначала в ней вновь вскипела вся та ярость, какая была до встречи с дядей Володей. Затем она опять сказала себе ту фразу, от которой и правда стало спокойнее, и мысли начали приходить в порядок. В конце концов, их уговор распространялся только на дружбу, да и то, что он ненароком ей понравился, Леха не знал. Не знал, и век бы ему еще не знать, как думала Серафима.
Ребят ни рядом с ними, ни на верхних полках не было – все убежали в вагон-ресторан со студентами, как договаривались ранее. И чего Леха не пошел? Там же это, наверняка, девушка его, или как ее там? Сквозь тишину спящих пенсионеров и стук колес Серафима услышала урчание живота. У нее самой не урчал – она мало ела и редко чувствовала голод – виной всему была эта проклятая дистрофия. А может быть, дистрофия была уже следствием того, что она не любила много есть?
Девушка сняла капюшон и первый раз за утро вагон смог увидеть ее короткие пепельные, практически седые кудри и светло-голубые, словно выцветшие, глаза. Несмотря на белоснежность волос, брови и ресницы у Серафимы были темными, и на щеках виднелись коричневые россыпи веснушек, а мама называла ее внешность «генной мутацией». Что ж, и тут она кому то не угодила. Вместо всем привычной естественной красоты – генная мутация.
Серафима легонько ткнула ногу Лехи кончиком своей тапочки:
– Эй, жрать, поди, хочешь?
– Ну, можно… – Леха зевнул.
– «Ишь ты, можно! Одолжение мне сделал, разрешил себя покормить!»
Серафима промолчала и не озвучила свои мысли – совсем портить отношения она не хотела. Девушка взяла из сумки с едой, что лежала под сиденьем, коробочку лапши быстрого приготовления и пошла к кипятильнику, попутно протыкая ее ногтем.
В отсек она вернулась уже с заваренной лапшой, поставила его на стол, но Леха есть не стал.
– Ты чего? Ты хотел есть, я тебе сделала. Почему ты сейчас не ешь?
– Это для тебя. Я хочу, чтобы ты поела, тогда и у меня живот урчать не будет.
– Но я не хочу! И с какой стати ты решил все за меня?
– Не «не хочу»,