в тюрьме. Ну, и, конечно, для всех, кто страдает от карающей руки государства, – интервьюер не оставлял попытки снизить градус дискуссии.
– Как минимум для нас всех, ведь нет ничего более ужасного, чем то, когда Христос умирает на кресте, а всем просто наплевать. И этим людям Вы хотите дать либеральные свободы? – режиссер принялся отчитывать ведущего. – Вы сначала научите их тому, что такое хорошо, а что такое плохо. Пока в человеке нет внутреннего нравственного компаса, либеральные свободы ему не нужны. И, повторюсь, они даже вредны для него.
– Понятно. Скажите, а Бог, по-Вашему, это обязательное условие наличия компаса?
– Думаю, настолько же обязательное, насколько Вы – обязательное условие Ваших слов, – режиссер подвесил паузу, чтобы ведущий успел осмыслить сказанное, и финализировал мысль, – Нет. Совсем не обязательное.
Ведущий, по всей видимости, хотел еще поспорить о связи нравственности и Бога, но вдруг замер, поборол что-то в себе, и задал уже другой вопрос:
– Вы только что сказали, что ради обретения или зарабатывания права пользоваться либеральными ценностями, европейцы пролили кровь. Вы, вероятно, имели в виду Великую Французскую революцию?
– И ее в том числе…
– Получается, что кровь и отрицание Бога стали основой современной либеральной Европы?
– Думаю, это был такой способ достучаться до Бога.
Ведущий скривил самую удивленную гримасу из тех, что были в его арсенале удивленных гримас.
– Что французы в конце восемнадцатого века, что русские в начале двадцатого, не имели другого шанса сделать так, чтобы Бог их услышал. Вспомните Ваньку Жукова. Вспомнили?
– Ну конечно… – интервьюер, вероятно, и вправду, вспомнил знаменитый рассказ Чехова, хоть и привык отвечать утвердительно, даже если и не знал того, о чем говорит гость.
– Какова вероятность того, что дедушка получит письмо? Нулевая. У народа была нулевая вероятность слиться с Богом, вернуться к дедушке в деревню. И народ сделал то, что сделал. И Блок «Двенадцать» про это же.
– Погодите. Давайте вернемся. Вот есть общественный договор, люди нанимают других людей, чтобы те им правили, – упрямо переводил на излюбленную тему интервьюер.
– Вы совершенно правы! По сути, русские так и сделали! Они наняли людей, но только не ответственных перед народом демократов, а тиранов. Русским нужен именно тиран, и они его с радостью нанимают!
Пока Андрей тщательно мыл руки, видео закончилось и автоматически переключилось. На этот раз в гостях у главного интервьюера был известный скрипач и культуролог. На ведущего смотрели честные, добрые глаза кудрявого сказочника семитской наружности, который вырос в Витебске в окружении тех, кто знал и помнил Шагала, Римского-Корсакова и Малевича. Гость вспоминал, как возвращаясь с занятий со скрипочкой, останавливался под окнами и часами слушал рассказы старожилов о гениальных земляках. В своем интервью скрипач только и делал, что подставлялся. Его утверждения о врожденной гениальности человека, о зашитых в его тело