Люди видели, как твой волк рыскал по лесу. Для чего?
– Волк невиновен! – упрямо повторил Янка, стараясь не обращать внимания на боль, раздирающую всё тело.
Монах предостерегающе поднял руку. Палач встрепенулся и потянулся к клещам, собираясь подцепить успевший накалиться прут.
– Сейчас тебе нужно думать не о волке, а о самом себе. Ещё не поздно спасти свою душу, ибо муки физические ничто в сравнении с терзаниями душевными. Покайся!
– Ты не прав, монах. Между душой и телом нет разрыва. Пускай они и в сущности различны, но все же едины, и тело есть выражение души, необходимая составляющая Гармонии, ибо внутреннее и внешнее – суть проявление Единого. Развивая тело, мы развиваем душу…
– Чур меня! – монах несколько раз перекрестился и поцеловал крест. – Не смей говорить так, мерзкое порождение Ехидны! Тело есть грязное обиталище души, и задача человека – вырваться из оков бренной плоти, дабы возвыситься и обрести спасение.
– Спасение – это обман, – печально улыбнулся Янка. – Жалкая химера больного разума, которой прикрываются те, кто подвержен страху. Тобой движет страх, христианин. Страх перед лицом твоего Бога. Задумайся, кто ты для него? Всего лишь раб, безликая тварь. И твоему Богу нет до тебя никакого дела. Что может связывать господина и раба? Только вера последнего в божественность Хозяина. Вы, христиане, считаете себя рабами одного из множества богов, вдруг посчитавшего себя изначальным. А этот Бог не имеет никакого права называться единственным, ибо он только часть целого, одна из граней Истины. Ты молишься на коленях, а я твёрдо стою на ногах, со взглядом, устремлённым в небо, и с руками, простёртыми вверх. Твоя вера лишена разума. Разве ты не понимаешь, что сущность человека не нуждается в посредниках, ибо они лишь извращают Истину, стремятся к духовному господству над людьми в своих корыстных целях?
– Замолчи, язычник! – вскипел монах.
– Твоя вера лжива и субъективна. Вера ради веры. Тот, кто верит только сердцем, никогда не войдёт в чертоги Истины. Эта дорога доступна лишь разуму. Наш мир – вечный порядок, в котором своё место, своё время и своё предназначение имеют и боги, и люди.
– Палач, заткни ему рот! – закричал монах, закрыв уши руками. Детина выхватил из углей металлический прут и с садистской ухмылкой прижал его к телу пленника. Взвился лёгкий дымок, поплыл тошнотворный запах палёной плоти. Захлебнувшись криком, Янка потерял сознание…
Пленник медленно открыл глаза, уплывающим взглядом упёрся в закопчённый потолок. Над Янкой склонились расплывчатые, кажущиеся огромными фигуры – палач, монах и толстяк в расшитом серебряной нитью кафтане. Они о чём-то переговаривались между собой, но нить разговора ускользала, терялась в лабиринте боли.
– Живой? – пробубнил толстяк, внимательно глядя на пленника.
– Живой… чего ему сделается! – голос был незнакомым. Похоже, говорил палач.
– У-у, ироды, едва не замордовали человека! – гневно процедил обладатель серебряного кафтана.
– Какой