воскликнула Бейли, и мама сразу же перешла к более практичным вещам:
– У тебя нет машины, Пенн. Если теперь ты будешь кататься в Сан-Диего каждый день, то даже не пытайся спорить со мной о следующем пункте.
Пенн бросил на Мел такой взгляд, которого я никогда не смогу его забыть: частично убийственный, частично яростный.
– Это та часть, где вы дарите мне машину? Я не альфонс.
– Уже подарили, – пожал плечами отец, запихивая кусок стейка в рот. – Ничего особенного, и я забыл тебя предупредить не прикасаться не только к моим дочерям, но и к жене тоже – это замечание об альфонсе почти стоило тебе твоего носа.
– Понял. Поправка: мне не нужна благотворительность. – Пенн с такой силой кольнул стейк, что умершая корова заорала от боли.
– Уверен? – промямлила я, пялясь на стакан с водой. – А выглядишь так, будто нужна.
– Дарья! – воскликнула Мел.
Бейли повернулась в мою сторону.
Ненавижу. Ненавижу его. Ненавижу, что показываю эту сторону себя – стервозную сторону во всей красе.
Пенн сделал вид, что не слышал меня, и украл кусочек капусты с тарелки Бейли.
– Слава Марксу, – засмеялась она, – ненавижу ее. Ты знаешь, что у тебя дырочка на рубашке?
Я захотела сказать, что она там специально, это символ. Она всегда на одном месте, неважно, когда и где я его видела. Но вместо этого начала считать перчинки на куске курицы. Мы не очень близки с сестрой.
– Это целая история, – ответил он.
– Хорошая?
– У меня нет других историй.
– Пойдем, я покажу тебе твою машину, сынок, – сказал папа. Сынок.
Я закатила глаза, чтобы не расплакаться.
Маркс, это будет самый длинный чертов год в моей жизни.
Глава четвертая
Ты прекрасна, словно песня.
Уродлива, словно вопль.
Но ты глубоко потеряна
меж своих костей.
Я хочу раскопать твою душу,
вытащить все секреты
и бросить их к твоим ногам.
Затем поглотить все слова
о твоей сладкой боли.
Проснувшись утром, я обнаружила зеленое надкушенное яблоко на прикроватном столике. Оно лежало на открытом учебнике по истории, в котором желтым маркером были выделены строки:
Римляне принесли с собой яблоки, когда завоевали Британию.
Мне захотелось снести все стены и орать до тех пор, пока воздух не кончится. Однако взяла себя в руки и, пропустив завтрак, отправилась сразу в школу.
Сейчас, в кафе, я просто пытаюсь ровно дышать, чтобы выжить.
– Художники не привыкли работать в команде. Лишь настоящие одиночки могут создать что-то сами. Тебе надо быть и яйцеклеткой, и сперматозоидом, чтобы родить шедевр. – Блис стояла на лавочке и театрально толкала речь. В другом конце комнаты сидел Воун – случайный свидетель сей сцены.
– Блис, ты даже разговоры о сексе делаешь грустными, – зевнул Найт.
Воун не ел. Как обычно. Я имею в виду,