стрела, линия перечеркивала все Черное море от Севастополя до Константинополя.
На море человек предполагает, а Господь располагает. Спустя два дня начал усиливаться ветер, вначале до рифмарсельного, а затем и вовсе до штормового.
Фрегат внезапно провалился носом вперед, и Шостак с трудом удержался на ногах. Приступ морской болезни заставил пошатнуться и ухватиться за планширь. Фрегат снова ушел носом вниз, корма задралась, и капитан-лейтенанта швырнуло вперед. Палуба под ногами вздымалась и кренилась одновременно, так что устоять на ногах не было никакой возможности, но если матросы могли позволить себе передвигаться на карачках, то командир был обязан твердо стоять на ногах, чего бы это ему ни стоило.
– Как слушается руля?
Рулевой для пробы переложил на пару румбов, скривился, услышав хлопанье паруса, и завертел штурвал обратно.
– Хорошо! Зажимает, но самую малость, ежели бы немного на ветер, совсем хорошо бы было!
– И так сойдет!
Чтобы отвлечься от подступающей к горлу тошноты, Шостак смотрел, как мечется стрелка в матке нактоуза, пытался учесть смещение под ветер и скорость фрегата. Но сложить все воедино никак не удавалось. Шторм с каждой минутой усиливался и усиливался.
Так проштормовали почти двое суток. Едва ветер немного спал, командиры начали докладывать Ушакову, что у кого приключилось. На «Святой Троице» был поврежден руль, на «Марии Магдалине» и других судах сильная течь.
В эпоху парусного флота льяльные воды вообще были неизбежным злом, так как герметичности корабельного короба добиться было невозможно. Щели в обшивке все время расходились от ударов волн. Порой уровень воды достигал 2–3 футов, а то и больше. По этой причине во время штормов команды были обречены на каторжные шестичасовые вахты у цепных помп. Так было и в этот раз.
Затем над «Павлом» подняли сигнал вызова капитанов на совет. Посовещавшись, Ушаков обошел шлюпкой все корабли и лично их осмотрел. Настроен вице-адмирал был мрачно, еще бы, только вышли в море и такая незадача. Но делать нечего. Пришлось «Троицу» с авизо «Ириной» под началом Овцына возвращать в Севастополь на ремонт. Остальным же чиниться прямо в море.
Подняв паруса, эскадра продолжила путь к румелийским берегам. Утром 22 числа с салинга фрегата «Счастливый» прокричали:
– По курсу вижу берег!
– Это мыс Эмине! – сразу же уточнили штурмана. – А на зюйд-вест виден Сизеболи. А к зюйд-осту мыс Центавр!
Не доходя Босфора, эскадра легла в дрейф в ожидании возвращения из Константинополя авизо «Панагия». Наконец из пролива показался авизо. На нем Тизенгаузен и чиновник нашей миссии.
– Ваше превосходительство! – доложились они Ушакову. – Султаном Селимом дано разрешение на вход в проливы!
– Тогда не будем задерживаться! – махнул рукой вице-адмирал. – Поднимай паруса!
Впереди по сторонам узкой щели пролива высились его безмолвные сторожа – крепости Пойрас и Карибше.
На входе в Босфор эскадру встретил порывистый