так… Поверь, Грех, ничё серьёзного. И это, как его там… Мы не скрываемся.
Я схватился за голову и взъерошил и без того всегда торчащие волосы. Мой взгляд остановился на лежащем на полу.
– А это тогда кто?! И… Кто меня запер?! И тебя приковал в наручники?! И…
Лёха! Ты же знаешь, мне пить нельзя! У меня сразу проявляется патологическое опьянение!
Девушка, во взгляде которой угадывалось недоумение, осмелилась спросить:
– Ой, Гриша, ты, наверное, запоец?
Я истерично хохотнул, но тут же взял себя в руки.
– Не запоец и не запивец. Патологическое опьянение – это такой редкий синдром. Чуть спиртное попало внутрь, и человек не ведает, что творит, а когда протрезвеет, у него амнезия на всё, что происходило перед и во время выпивки. Такие люди редки и крайне опасны. Вот и у меня этот синдром… Наверное, Господь наделил вдобавок к моим способностям, чтобы не пил. А теперь, Лёха, валяй рассказывай то, что я не помню.
Как я и ожидал, цыган попытался уйти от ответственности.
– Так ты же сам можешь в физиономику свою… прошлое позырить! Ну и зырь, а то ты же знаешь, всё равно привру то там, то сям!
Я попытался пригладить волосы на голове.
– Могу, но не буду – боюсь! Ты лучше расскажи, сильно не привирая, а с прошлым я после разберусь.
Цыган переглянулся с подругой, словно ища поддержку.
– Ну, значит, дело было так… (Меня передёрнуло.) …Ты, Грех, сначала не хотел танцевать, но с соком получилось балдёжно! Тебя было не вытащить с танцулек, а потом ты намахнул на бутершарф с Гулькой, и вы решили с ней махнуть в деревню. Ты собирался знакомить её с отцом…
Я остановил словоохотливого друга. Мало было добиться от него рассказа, надо было попасть на его волну, чтобы понять, о чём речь, и не забывать эту волну направлять в нужное русло.
– Постой, Лёх. Я так понимаю, за авансом мы так и не съездили? Помню, что ты поделил деньги в моей квартире – и все-ё-ё! Давай пляши с этого места!
Цыган озадаченно почесал лоб.
– Нам некогда было авансы получать… Да, Грех, ты пропустил много интересного! Мне даже обидно за тебя… Значит, я поделил еврики, пересчитал свою доляху, гляжу – всё в ажуре, бабло в поряде. Ты свою пайку бобла перетряхивать не стал. Закинул под кровать пачку евриков, сказал, что на чёрный день… И мне говоришь такой: «Пойдём, Лёх, поесть по-человечьи – в кабак». Я те толкую: «Нафига нам кабак, купим килограмм пельменей с кетчупом – нам хватит…»
Я сурово посмотрел на друга.
– Шишков! Я же просил привирать слегка, а не ставить всё с ног на голову. Значит, ты уболтал меня сходить в ресторан – так?
Цыган виновато опустил взгляд.
– Да! Но ты сразу согласился. В кабаке я чиксанулся с… – цыган виновато посмотрел на свою подругу. – Иришка, я ж тебя тогда не знал! Вот, чиксанулся с Гулькой и Танюхой, они сбежали от своих блендеров и были одни. Мы пригласили к себе за столяк. Вот Гулька и набулькала тебе водки в сок. Потом – шурум–бурум, ты тащишь Гульку к тачке…
Я решил уточнить.
– Что это за шурум–бурум?
Друг выразил