что я не богата, – задумчиво сказала я Аристову. – От этих «евроремонтовых» квартир веет могильным холодом. Будто тебя на некоторое время помещают в склеп, правда?
Он кивнул.
– Мне тоже так кажется, – признался он.
Я поежилась. Наш хозяин не шел. Наверное, прихорашивается, решила я, продолжая с любопытством разглядывать его апартаменты.
Говорят, что дом несет на себе отпечаток личности хозяина. Хозяин этого дома то ли вообще никакой личностью не был, то ли старательно скрывал свое «я» от посторонних глаз. Поскольку квартира сия была точь-в-точь как и сотня других квартир с супернавороченной обстановкой.
Хотя мне почему-то было жутковато тут – я и сама не могла понять, что со мной происходит. Мрачные фантазии громоздились одна на другую, я населяла окружающие меня сейчас предметы зловещим смыслом, совершенно им не присущим.
Ну почему, например, при взгляде на большое блюдо с китайским пейзажем, висящее на стене, мне померещилось, как на этом самом блюде две толстенькие дамочки, в одной из которых я без труда узнала Ирину Тимофеевну, несут голову Барышникова, не успевшего даже переодеться?
Наверное, все это из-за исчезновения Марины Овсянниковой, решила я. А сама Марина в это время сидит себе спокойно, играет «Хорошо темперированный клавир» Баха и даже не подозревает, что мы разыскиваем в квартире Барышникова ее останки!
Наконец на пороге появился наш хозяин, обряженный почти в смокинг, с радостной улыбкой на свежем и вымытом лице.
– Теперь можно и познакомиться, – обольстительно улыбнулся он мне. – А то раньше я производил на вас, барышня, отталкивающее впечатление, не так ли?
Я не сказала бы, что сейчас он произвел на меня притягательное впечатление, но сдержала порыв легкого хамства и вежливо кивнула, на всякий случай соглашаясь с любым его утверждением. Кстати, это хороший способ заставить человека разговориться до такой степени, что он невольно начнет открывать свои тайны, сам этого не замечая.
Люди ведь в основном только тем и занимаются, что ведут пространные беседы с собой, и стоит найтись человеку, согласному выслушать их, они от радости теряют над собой контроль.
Главное – во всем с ними соглашаться!
– Ну и замечательно, – развеселился Барышников. – Меня зовут Николай Васильич, как Гоголя… В этом прямое указание на мою гениальность!
Он громко захохотал над собственной шуткой. Я робко улыбнулась, пытаясь сделать мою улыбку искренней. Ничего у меня из этой затеи не получилось, потому что Барышников перестал смеяться, хмыкнул и спросил:
– А Сережа рассказал вам о специфике моего творчества?
– Да, конечно, – кивнула я.
Не знаю, чему он обрадовался больше – тому, что не надо обучать меня тонкостям воровского арго, или тому, что я согласна нести пиитическую ахинею.
– Оч-чень хорошо, – пропел он, потирая руки.
Он протянул мне свою повелительную длань и проговорил:
– Позволите?
Я немного опешила.
Что, собственно, я должна была ему позволить?