а моя голова уже устала от тюремной специфики. Так что последний опус я отнес не свой. Вийона.
– Что?!
– Да из «Баллад на цветном жаргоне». Эти, знаешь? «Уж коль моргнут «Атас! Менты!», не жди, чтоб повторили «Шуба!»…»
– О черт! – вскричала я. – Где ты их раздобыл? Я не могу выпросить их у Карцева!
– Я тебе дам, – пообещал он.
– Слушай, – дошло до меня, – ты же рискуешь! А если это обнаружат?
– Те, кто слушает эти песнюшки, не читают Вийона, – отпарировал он. – И наоборот!
– Все равно, – покачала я головой. – «Красавцы, розы с ваших шляп вам снимут вместе с головою, коль в краже уличат…»
– Не страшно, – рассмеялся он. – Никто этого не заметит. Тем более что в данный момент Барышников правит «мой» текст в собственном вкусе. Не думаю, что после его правки кто-то узнает Вийона!
– Ладно, в конце концов, твое дело, – сказала я. – Спасибо, что просветил меня насчет опасений барышниковских соседок. Так им и объясню, что ты помогаешь «великоблатному маэстро» с текстами…
– Лучше скажи, что я их ретуширую, – взмолился он. – Не отнимай у бедняка кусок хлеба с маслицем!
– Да успокойся ты, – отмахнулась я. – Я найду, что сказать старушенциям!
Мне было уже пора.
– Ты остаешься? – спросила я у него.
Он посмотрел на часы и кивнул:
– Да, я дождусь Маринку. Хотя, конечно, ждать придется долго…
– Нет, – я показала на дверь. – Она уже тут. Так что пока, звони, если будут проблемы…
Я сунула ему в карман визитную карточку.
Марина стояла в дверях, напряженно всматриваясь в полумрак кафе. Наконец она нас увидела и быстрыми шагами пошла к нашему столику.
В неприятно-зеленоватом освещении ее лицо показалось мне неестественно-бледным, а глаза расширившимися от неведомого мне страха.
Впрочем, на ее губах тут же появилась дежурная улыбка, вернувшая ее облику человечность, и она с сожалением спросила:
– Уже уходите?
– Да, мне пора, – развела я руками. – Надеюсь, мы еще как-нибудь встретимся…
– Надеюсь, – согласилась Марина.
– Пока, и удачи вам на творческом поприще!
Я пошла к выходу. Но успела услышать тихий вопрос Аристова:
– Маринка, что случилось? На тебе лица нет!
Я остановилась, думая, не вернуться ли мне, но потом решила, что это их личные дела, а они к моему делу никоим образом не относятся.
Правда, на пороге я оглянулась.
Они сидели, склонившись друг к другу. Сережка держал Марину за руку, а она что-то ему говорила быстро и горячо, и, судя по его глазам, слышать это ему было не очень-то приятно. Он покусывал губы, но сдерживался, продолжая успокаивать свою встревоженную возлюбленную мягкими поглаживаниями руки.
В принципе, они красивая парочка, отметила я. Наверное, этот Барышников, который, судя по Сережиному рассказу, очень неприятный тип, имеет наглость приставать к очаровательной Марине с грязными намерениями.
Мне