прежде всего установить, жив ли еще человек. Если у него нет сомнений, что человек мертв, он оставляет его и идет дальше – искать живых. До тех, кто мертв, дойдет очередь позже…
Я сразу поняла специфику работы на теплоходе. Самая большая сложность заключалась в том, что это было слишком «гулкое» сооружение. Стук металла об обшивку разносился по всему корпусу, и определить, где именно находится источник звука, было очень трудно. Шум моторов катеров и лодок, скопившихся вокруг судна в ожидании раненых, крики спасателей и речников, далеко разносящиеся по воде, плеск волжской воды по обшивке создавали звуковой фон, сквозь который очень сложно было уловить стон раненого или крик с просьбой о помощи.
Работали мы в паре с Игорьком.
Кавээн с Грегом все никак не могли выяснить, нужно ли спасателям портить отношения с ФСБ или стоит придерживаться принципа разумной целесообразности, который в фольклорном варианте призывает к сдержанности – если, мол, дерьмо не трогать, то и запаха его не почувствуешь… В оценках оба наших спорщика сходились, но у каждого было свое представление о манере общения с параллельной МЧС силовой структурой.
Я, кстати, не испытываю столь ярко выраженной неприязни к эфэсбэшникам, у меня не слишком много было поводов для нее. Самый тесный контакт с ФСБ у меня был в Кайдабаде и Гиндукуше, когда мне несколько дней пришлось провести с майором ФСБ Поляковым, правда, тогда он для меня был волонтером французских спасателей Полем. О том, что он эфэсбэшник, я узнала только в Москве. Но контакт с ним не произвел на меня неприятного впечатления…
Ведь в Москве наш с ним контакт продолжился в откровенно интимной обстановке…
Как бы там ни было, нас с Игорьком не слишком волновали взаимоотношения ФСБ и МЧС, мы были целиком заняты своей работой… Я с трудом произношу слово «работа», когда вспоминаю эту груду смятого, искореженного металла, сочащегося кровью. Сейчас, пока еще есть шанс спасти хоть одного человека, я не была психологом, кандидатом наук. Я была спасателем. Это дело я знала лучше любого волонтера.
Мы с Игорьком вооружены были электропилами по металлу и пробивались по остаткам третьей палубы навстречу идущим с носа спасателям из самарской группы. Диск пилы со скрежетом и визгом впивался в металлические стойки, вспарывал внутренние переборки, кромсал уцелевшие деревянные панели, если они попадались на пути. Пойти по палубному коридору и заглянуть в оба ряда кают было невозможно. Прежде всего потому, что не существовало самого коридора. Сила сжатия двигала железо, из которого был сделан теплоход, во внутреннее пустое пространство. Коридор просто исчез. Проще было вскрывать одну за другой стенки кают и таким образом переходить в следующую в поисках оставшихся в живых. Пока есть надежда, что кто-то еще жив.
Ближние к корме каюты оказались пусты с обоих бортов. В следующей, еще не слишком помятой, нашли лежащий на полу труп женщины. Ей просто не повезло. В момент удара она, скорее всего,