и надеюсь, что когда-нибудь её найдут. Может, мы бы могли стать друзьями, если бы всё вышло немного по-другому?
Мама стала совсем злая. Как она и обещала, она с декабря ни разу не встала с дивана и целыми днями ела, просматривая телевизор, пока его не отключили за неуплату электричества. Мне пришлось работать половину января на складе строительных смесей, чтобы заработать хоть немного и оплатить счета, иначе мама с меня шкуру бы сняла, и для этого она точно не поленилась бы встать.
Гречу я перестал есть давно и сильно похудел. Я втихаря питался картошкой, которую мне старая мамина подруга продавала по более низкой цене, чем всем остальным. Я, оставив свет выключенным, по ночам варил картошку и тут же уносил её в свою комнату, чтобы мама не узнала, что я ем что-то, кроме её любимой гречи, которую я продолжал готовить в промышленных масштабах. Под пламенем синего огня нашей кухонной плиты я прислушивался, чтобы никаких лишних звуков из маминой комнаты не исходило, и особенно я прислушивался к её храпу. У меня чуть сердце не остановилось, когда храп прекратился. Даже не знаю, чего я испугался больше – мама проснулась и сейчас словит меня с поличным или она умерла во сне. Я тайно желал второго, но потом подумал, что и первый вариант неплох – она закончит мои страдания сразу как увидит, на что я променял гречу.
Я худел всё сильнее и сильнее, и сегодня, в конце февраля, я увидел в зеркале одни кости. У меня ввалились глаза, превратившись в два постоянных синяка, и я пишу сейчас трясущимися сухими руками. Кожа на кистях потрескалась от холодов в квартире, я прятался под одеялом с головой, чтобы хотя бы своим же дыханием согреться. Маме было всё нипочём. Она так растолстела, что вообще перестала ощущать холод, и лишь её кожа слегка побледнела, когда за окном неотапливаемого дома стукнуло почти минус 25 градусов мороза.
Я помню, как зашёл в её комнату, одевшись во всё, что нашёл в своём шкафу, и увидел, как она лежит на диване в одной ночнушке, которая задралась почти до середины её живота, свисающего чуть ли не до пола. Вокруг пупа, больше похожего на впадину, были рассыпаны белые точки прыщей, и я отвёл глаза. Я хотел спросить, я больше не мог терпеть.
– Мам, можно я сварю что-нибудь другое?
– Что, например? – она рычала, словно я предложил её встать и приготовить всё самой.
– Я долго копил и откладывал деньги с зарплат, – она посмотрела на меня как на главного предателя в её жизни, и для этого ей пришлось оторвать лицо от экрана телевизора и изогнуть шею, утонувшую во множественных дряблых подбородках, – я могу принести немного мяса. Тётя…
Мама кинула в меня пультом, который я раньше не видел в её руках. Я даже не видел, чтобы она когда-нибудь им пользовалась. В этой темноте, где единственный источник света – полукруглый экран погибающего телевизора, я еле увернулся от пульта и сделал шаг назад. Дальше произошло то, что заставило меня буквально выбежать из её комнаты и закрыться у себя. Мама встала.