прямо матом ее на уроках посылали, когда она в одиннадцатом за старое взялась. Поэтому я про то, что Чехов «Муму» написал, еще помню, а вот про «Старуху Изергиль» забыл. Мы, наверное, с учителкой в это время друг друга от всей души материли.
– Несчастный. Хороши у тебя наставники были.
– Да нет. Она в целом тетка ничего оказалась, добрая.
– А доброта ее проявлялась как раз тогда, когда она вам линейкой по пальцам била, да?
– Про эту ее слабость все знали и прощали. Она всех так била. Все школе отдала.
И мозги тоже, – буркнул Айзенштуцер.
Ей даже какую-то медаль на грудь повесили, – продолжил Данко, невольно предавшись светлым школьным воспоминаниям. – Она еще моего деда и отца линейкой била. И мать…
Что мать?
Тоже била. Старушка – что возьмешь.
Сколько же ей, этой валькирии, лет?
Не знаю. Много, наверное.
Но, несмотря на старость, рука, видать, была крепкой.
А то. За это мы с ней и матерились.
Хорошо вас там русскому языку учили.
Не жалуюсь. А сейчас в школе вообще русского не стало и литературы тоже.
Что? Неужели померла валькирия?
Не… На пенсию отправили.
За что? Она бы еще лет сто кого шлепала. Шлепала – и материлась.
Да она на педсовете по ошибке директрису линейкой саданула.
Досадно. Такой кадр из строя выбило. А все склероз проклятый: забыла, видать, где находится.
И не говорите. Душевная все-таки старуха была. Обложишь ее матом, а она тебе в ответ улыбнется и такое выдаст, что стоишь, рот разинув.
Старое поколение, чего возьмешь. Сидела, наверное, еще при Сталине.
Не, говорили, в молодости зэков охраняла, а уж потом учителкой заделалась. Короче – жизнь знала не понаслышке и не по книжкам этим.
Похвально. Книжки в основном врут. Кончится тем, что я тоже полюблю твою учительницу. Но небольшой пробел в твоем образовании все-таки имеется. Так вот, Данко, я тебя просвещу немного… А что это ты сразу пальцы поджал?
Да так – машинально.
Нет, дорогой, линейкой здесь не обойтись. И потом, если ты меня обматеришь, то я тебя в один миг на улицу выгоню. Про невинные старушечьи забавы забудь: оттяпать придется целую кисть.
Да что ж это за напасть такая! Вот она, культура! Вот она, собака, чего с человеком делает.
Не знаю, как насчет культуры, с ней никогда дела не имел и иметь не буду, а вот насчет попсы, ради нее, родимой, действительно кое-чем пожертвовать придется. Ручку правую отсечь все-таки надо. Это рынок, милый, а у него свои законы, причем очень суровые.
О господи! Что ж мне делать-то?!
Да не причитай ты так. Нормальные-то люди уже давно за кулисами целую медицинскую бригаду держат. Рубанул. Народ – ах! А медики тут как тут – и твоя кисть уже в специальном контейнере со льдом. Заранее забронировано и оплачено место в больнице. Команда лучших хирургов уже наготове. «Скорая» у ворот. Гаишники зеленый коридор дают, чтобы, упаси бог, в пробках не застрять. Все по высшему разряду. Денег, конечно, стоит немереных. Но имидж, имидж каков! И перед другими не стыдно.