оборачивается ко мне, и я с ужасом понимаю, что она давным-давно утонула. Ее распухшее лицо страшнее черепа; полуразложившаяся, губчатая плоть отваливается с костей, тело покрыто лиловыми полосами и пятнами гниения, будто следами давних жестоких побоев; детская ладонь, которую я сжимаю в руке, отламывается от запястья. Девочка пытается заговорить, но не может, слепо тянется ко мне, тычется жуткой культей в обломки…
Я с криком проснулся. Рядом со мной, на кровати, сидела маменька и ласково сжимала мне руку, повторяя:
– Алан, очнись! Да проснись же!
Разбуженная моими стонами, она ворвалась ко мне в спальню, но долго не могла привести меня в чувство.
Рыдая, как дитя, я поведал ей о своем кошмаре. Она по-матерински ласково утешила меня, взбила подушки, принесла мне теплого молока с ромом.
– Не пугайся снов, – шепнула она. – Они не настоящие. А вообще-то, тебе нужно хорошенько отдохнуть и пару недель не перетруждать себя работой. Ты и так еле держишься на ногах, не хватало нам еще нервного срыва. Кстати, поспи-ка ты пару ночей у меня в спальне, все равно над нами смеяться некому.
В маменькиной спальне я провел не две, а три ночи, зато спал крепко и кошмары меня не мучили. А перед сном маменька читала мне Беатрикс Поттер (образцового мастера литературного стиля). Надо сказать, что книги, любимые с детства, великолепно снимают нервное напряжение.
Самым радостным событием того лета стала свадьба Флик. За несколько месяцев до смерти отца моя сестра начала встречаться («ходить», как выразилась бы Дейрдра) с Биллом Радклиффом, замечательным молодым человеком, которым восхищались все («Я б сама за него замуж пошла», – говорила маменька). Он был прекрасным учителем, отлично играл в крикет, и в недалеком будущем ему прочили место директора школы. Сам я втайне считал, что для нашей Флик все женихи оставляют желать лучшего, но понимал, что в этом несовершенном мире лучше Билла ей не найти. Сестра тяжело восприняла смерть отца, с которым они были очень близки. Отец души не чаял в нежной красавице-дочери, а она обожала его чуть ли не сильнее, чем маменька. Невзирая на все волнения и тревоги, я очень обрадовался, увидев, что Флик снова счастлива, и взял на себя все свадебные расходы, расставшись с лучшим экземпляром из своей коллекции фарфора. Свадьба удалась на славу. Погода стояла великолепная, Тони чудесно провел обряд венчания и произнес прочувствованную речь, не доставив никому ни капли смущения, однако поддержал свою репутацию «необычного» священника, и темой своей проповеди взял девятый стих девятнадцатой главы Откровения Иоанна Богослова.
Когда Флик вышла на западное крыльцо церкви Святого Николая, колокола на звоннице возгласили всему миру о свадьбе моей любимой сестры (в тихую погоду звон церковных колоколов был слышен даже в Хэмстед-Маршалле), а вдоль Ревуна (так мы в детстве называли часть реки Кеннет после Уэст-Миллс) выстроилась вереница автомобилей, чтобы отвезти гостей на свадебный обед, – я шепнул маменьке: «Мне завидно, что сейчас тебе не возбраняется плакать». Флик