достигала Марку до плеча, фигурка ее под тоненьким, потрепанным платьицем стала округлой и полненькой, бедра при ходьбе покачивались, ягодицы так и ходили, талия расширялась кверху наподобие горлышка вазы, а полные груди при каждом шаге свободно подпрыгивали.
Они шагали рядом, и она засыпала его бесконечными требовательными вопросами. Девушка все время держала его под руку, а потом и вовсе схватила за руку и стала трясти, чтобы добиться ответов на свои вопросы, снизу вверх озорно заглядывая ему в глаза и громко, заливисто смеясь. А Марк смотрел на нее и ощущал в душе странное беспокойство.
Жена Фреда Блэка узнала его сразу, еще со двора, и протяжно вскрикнула – так кричит дойная корова, когда у нее надолго отняли теленка. У нее было девять дочерей, а она всегда страстно желала иметь сына.
– Здравствуйте, тетя Хильда… – начал было Марк. И тут же чуть не задохнулся, попав в ее крепкие объятия.
– А отощал-то как, бедный, изголодался небось! – вскричала она. – И что это на тебе надето, от этого же воняет, и от тебя тоже воняет, Марки… а волосы-то, волосы… скоро до земли отрастут.
Четыре незамужние сестрицы под руководством Мэри установили посреди кухни оцинкованную ванну и влили в нее несколько ведер горячей воды. На задней веранде Марка усадили на табуретку, обмотав шею простыней, а тетя Хильда вооружилась огромными тупыми ножницами и принялась его стричь.
Потом она прогнала протестующих дочерей с кухни. Как отчаянно Марк ни боролся, защищая свою стыдливость, она не обратила на это внимания.
– Я женщина старая, видала и получше, да и подлинней, – заявила она.
Решительно содрав с него всю одежду, она швырнула ее поджидающей за открытой дверью Мэри.
– Возьми постирай, детка… и держись подальше от этой двери.
Марк покраснел до пят и быстренько окунулся в горячую воду.
Уже в сумерках Фред Блэк с Марком сидели во дворе на крышке колодца, и между ними стояла бутылка бренди. Напиток под названием «Кейп смоук» оказался лютый, едкий, как серная кислота, и Марк, глотнув разок, больше к своему стакану не прикасался.
– Да, я частенько об этом думал, – согласился Фред, слегка уже осоловевший от бренди. – Старина Джонни любил свою землю.
– Он когда-нибудь говорил с вами, что хочет ее продать?
– Нет, никогда. Мне всегда казалось, что он будет жить здесь вечно. Частенько говаривал, что хочет лежать в земле рядом со своей Элис. Хотел, чтоб его там и похоронили.
– А когда вы в последний раз видели дедушку, дядя Фред?
– Дай подумать, – он почесал лысый затылок. – Где-то около двух недель до того, как он отправился с Грейлингами в Чакас-Гейт. Ну да, верно. Он съездил в Ледибург, закупил патронов, кое-какие припасы. Заглянул к нам вечерком в старенькой двуколочке, мы с ним потолковали о том о сем, как всегда.
– И он не говорил ничего о продаже?
– Нет, ни словечка.
Тут распахнулась кухонная дверь, осветив двор желтым светом лампы, и в проеме показалась тетя Хильда.
– Еда на столе! –