Если было дано согласие, можно ли считать, что преступления не было и перед нами произведение искусства? Тут есть, в общем, три позиции. Первая – вот есть произведение искусства, суди о его художественных качествах независимо от того, связаны ли с ним какие-то обвинения; вторая – смотреть произведение искусства, которое было создано с нарушением наших представлений о морально-этических нормах, это все равно, что скупать краденое; третья – информация о нарушениях не должна влиять на решение смотреть или не смотреть, но на восприятие того, что ты увидишь, она повлияет.
К: В журнале «Сеанс» вышло два текста о «Дау» – Юрия Сапрыкина и Александра Тимофеевского с Татьяной Толстой[12]. В обоих написано, что это великое новаторское произведение искусства, которое показывает нам природу человека в глубоких и высокодуховных тонах. Но это сводит разговор к бесконечному спору поколений – вы со своей повесткой про насилие всех достали, смотрите со своей этикой западной и мелочной что-нибудь простенькое, а произведения искусства не трогайте.
А: Подожди, это вообще важно – искусство «Дау» или нет?
К: Мне кажется, важно. Ты же не спрашиваешь себя, должен ли ты ходить по улицам, на которых творится насилие, заходить в метро, если там кому-то оттоптали ноги.
А: Те, кто выступает против «Дау», исходят не из того, что там есть насилие, а из того, что насилие, как физическое, так и психологическое, – это часть производства, органическая составляющая проекта. И получается, что зрители, которые идут на «Дау» и знают про эту составляющую, хотят посмотреть в том числе на мучения людей.
К: Мне кажется, дело в том, что у этого насилия есть режиссер. Он создал условия для насилия, это насилие наблюдал, не останавливал, провоцировал, а потом монтировал. То есть это очень рукотворное насилие. Можно отказаться смотреть, но, если это классно сделано, почему бы и не взглянуть?
А: Жертве очень сложно публично рассказать о пережитом насилии. Возможно, отсутствие публичных выступлений связано именно с этим, а не с тем, что все участники проекта хотели, чтобы их помучили перед камерой.
К: Но были ведь и такие. Например, Марина Абрамович – современная художница, которая из своих мучений делает искусство и показывает человеку, как он причиняет боль другим. Понятно, что в человеческой природе заложен интерес к насилию, и искусство не может обходить эту тему. И тогда для тебя как зрителя, чем отличается насилие в произведении искусства от реального насилия?
А: Мне кажется, дело в масштабе. Когда я смотрю на произведение искусства, в котором есть элемент насилия, оно не сводится для меня только к нему. В «Дау» есть режиссерский замысел – хорош он или плох, но он грандиозен. Режиссер такого огромного проекта не может физически объяснить каждому человеку, которого зовет на съемки, весь этот замысел.
К: Часть этого замысла как раз и состояла в том, что он был не объяснен тем, кого