грудкой… Мой отец особенно этого снегиря любил и говорил, взяв его в руки:
Что ты заводишь песню военну
Флейте подобно, милый снигирь?[3]
– Да, всю жизнь я коллекционировала елочные игрушки, – продолжила она задумчиво. – Это так странно и так прекрасно – коллекционировать хрупкость… А до нее – ее мать их собирала. Посмотри-ка, Анечка, эти картонажи твоя прапрабабушка покупала, в известном магазине Мюра и Мерелиза, папа мне рассказывал. А еще она и сама делала игрушки – вот этого херувима…
Херувим был толст и походил на соседского персидского кота. Сереже больше нравилась раззолоченная китайская пагода из тонкого стекла. И ночь напролет потом снилось ему, что красивая девочка, имени которой он не догадался узнать, живет в этом золотом дворце.
О том, что ему придется ходить в школу каждый день, исключая воскресенье, Сережа и раньше знал, но не мог себе представить, что это будет отнимать так много сил и времени. А ведь еще были домашние задания! Математические задачки, которые учительница так бойко решала, стуча мелком по доске, дома казались непреодолимыми, навевали дремоту и вязли на зубах, точно мармелад. Буквы же прописей уплывали куда-то за пределы тетрадного листа, не слушаясь мальчика. У Сережи совершенно не оставалось времени на игры – на те странные, только ему понятные и зримые игры, которые взрослые люди скорей назвали бы мечтами… И это было больно, но не больней, чем расставание с Галечкой.
Сколько было слез, когда он узнал, что Галина больше не будет появляться в их доме! Не сдержавшись, он заплакал при всех. Глядя на него, прослезилась и няня:
– Милый мой, ну что ты так расстроился! Ну не надо, не надо… Ты будешь ко мне в гости приходить, а я – к тебе. Договорились?
Но из этого уговора ничего не вышло. У Сережи больше не было времени для того волшебного мира, который так занимал его душу до школы. Утром – уроки, потом еще нужно делать домашние задания, а тут его еще стали учить музыке…
Огромный полированный ящик, давно дремавший в бабушкиной комнате, открыли, и он показал Сереже свои черно-белые зубы. Гаммы звучали робко и неуверенно, и это тоже служило поводом для огорчения. Сережа охотно согласился учиться музыке, потому что хотел играть, как мама – волшебные пьески, яркие и звонкие песенки. А оказывается, для этого надо долго учиться, долбить гаммы до головной боли, выворачивать пальцы…
– Стерпится-слюбится, – блистала почерпнутой у Даля народной мудростью Римма.
И действительно, кое-как слюбилось. Музыка давалась Сереже легко, сказались врожденные способности. Да и в школе дела пошли на лад. Нет, он так и не нашел приятелей среди одноклассников, зато открыл для себя новую, жгучую радость – быть лучше всех, быть первым в учебе, чтобы учительница вызывала его и говорила:
– А вот теперь Сережа Акатов покажет нам, как решается эта задача!
Он был первым, он был вне конкуренции на всех уроках… Кроме уроков физкультуры. Как же мама возмущалась, вернувшись