в это же время от нее на историческую родину убежал папа. Тут же, конечно, сел в СевЛаг, но через два года начались массовые реабилитации. Выйдя, он упрочился во мнении, что диалектический материализм, он же – марксизм-ленинизм, – есть единственное учение, несущее свет, и стал коммунистом. Да так упрочился, что вскоре стал первым секретарем горкома партии.
Отец давно ушел на пенсию и теперь, как там, у нас, водится, возглавляет какую-то оппозиционную компартии фракцию. Должность почетного председателя позволяла ему до недавних пор пересылать мне по триста долларов в месяц, но три года назад, когда я стала зарабатывать в месяц в десять раз больше, я уговорила своего борца с коммунизмом денег мне больше не слать. Два раза в месяц я получаю из Латвии письма и на следующий день бросаю в ящики ответные конверты. Перезваниваемся чаще, настолько чаще, что я начинаю подумывать о том, что отцу к положенной заработной плате почетного председателя добавили пару-тройку тысяч лат. Как раз столько, по моим подсчетам, он и тратит на международные звонки. Впрочем, беспокоиться о финансовом положении моих родителей не приходится, так как три года назад отец приобрел особняк на берегу Балтийского моря, в деревеньке, которую я, по причине своей русскоязычности, выговариваю лишь по слогам. Ве-на-ля-би-на-яльбе. Веналя-бина-яльбе. Да, Веналябинаяльбе. Что-то вроде нашего Старопромысловска.
Из Латвии я бежала в девяносто восьмом. Позвонила Маша, бывшая сокурсница по университету, и пригласила в Москву. Я собрала два чемодана вещей, купила в дорогу жареную курицу и отправилась на поиски счастья в восточном направлении. Через шестнадцать часов вышла на перрон огромного незнакомого города, посмотрела на пробежавшую мимо бродячую собаку, села на чемоданы и, откусывая от местного беляша, заплакала. Сопли и слезы перемешивались с фаршем, и неудивительно, что первым, кто меня заметил, оказался милиционер. Мой вид натолкнул его на мысли, что минимум, что со мой произошло, – это изнасилование, сопряженное с ограблением. Я успокоила его, он успокоил меня, да так мы и остались вместе на ближайшие два месяца. Человеком он оказался хорошим, спиртным не увлекался, домой приходил вовремя, сам готовил ужин, служил честно, деньги брал лишь из рук кассира УВД города Москвы, поэтому мои средства, привезенные из Латвии в качестве «подъемных», очень скоро закончились. Я намекнула, что неплохо бы получить в Управлении квартиру, а то в комнате общежития УВД площадью в восемь метров как-то неудобно, на что он возмущенно ответил, что… В общем, в Москве таких сержантов без квартир столько же, сколько девиц, выброшенных волнами Балтийского моря к ее вратам.
Позавчера я, проезжая на своем «Рено» мимо гастронома «Быстроном», его видела. Мы только что с девчонками вернулись с базы отдыха, поэтому ничего удивительного в том, что на мне были потертые «ливайсы» и старая джинсовая куртка. Видели бы вы, в чем приехала Машка! В платье и соломенной шляпе. Пришлось отправлять ее обратно, убедив в том, что вечерами