стульев.
– Танцуют все! – крикнул Тошнилович и стал дергать Таню за плечи, словно куклу на веревочках. Девушка поначалу сопротивлялась, но потом вошла во вкус, и уже через минуту повизгивала, позволяя ухажеру щупать себя пониже пояса и даже изображать ламбаду.
Света тоже сплясала со всеми, а потом они дружно вернулись за стол и допили первую бутыль самогона. Из тумбочки возникла вторая, кто-то авторитетно отпил из горлышка и поднял большой палец – нормально, фирма! Бабка Рита варит что надо.
Ганя, спотыкаясь и дурачась, прочитал свой праздничный стих:
– Когда вдруг откроется дверь,
Войдет в помещение дева,
Товарищ, глазам своим верь,
Прикрой отверзание зева!
Восстань и словами любви
Приветствуй возникшее чудо,
От курицы кус оторви,
Подай с ананасами блюдо.
Нарежь ей ножом сервелат,
Воздвигни кастрюлю с водою,
Чтоб сделать вареный батат,
И в кружку налей ей спиртное.
Когда же покажется мало –
Как будто уйдя за вином,
В сугробе, холодном и талом,
Забудься живительным сном.
– Талант! – крикнул Толик и заржал.
– Где ты ананас-то увидел, блин! – плюнула Трусерс. Но ей было очень приятно, потому что Ганя читал стих, нежно глядя девушке в вырез платья. – Курицу ему! Бататы жри, поэт хренов.
Ганя всем говорил, что сам сочиняет стихи. Он хотел нравиться девушкам. Но все знали, что он выписывает их из газет и журналов, а потом заучивает долгими одинокими вечерами.
А потом опять были танцы, прыжки в окно и обратно, и еще одна бутылка. Трусерс и Дрочко где-то пропали, и часа в два ночи Ганя потащил Таньку на кровать, задирая на ней платье. Он пьяно хохотал и больно щипал ей грудь. Пара выживших в передрягах прыщавых парней, с которыми никто не захотел уединиться, поглядела на них и захлопала, собираясь смотреть. Но тут же они отвлеклись на важный спор о сексе, стали орать и кататься по комнате, жестоко костыляя друг другу.
– Пусти! – пропыхтела Таня, упираясь в грудь Тошниловича руками, но тот уже не смеялся, а тыкал рукой у себя в ширинке, расстегивая молнию. Трусики с Тани он уже стянул. Навалившись на нее отяжелевшим телом, он сопел и нетерпеливо дергался. – Пусти, говорю тебе! А то обоссу!
Ганька надавил ей ладонью на лобок, и Таня против воли прянула ему навстречу. Но тут он стукнул ей локтем в живот, и она яростно забилась под ним, вырываясь. Отпихнув наконец Тошниловича, она вскочила и чуть не упала вновь – в голове дико шумело и кружилось, а ноги оказались словно чужими.
– Да сейчас я, сейчас! – зло крикнула она и стукнула парня по рукам. – Дай в сортир-то сходить, мудила!
Все свечи уже давно сгорели, но кто-то догадался включить настольную лампу. Цепляясь за стены, Танюша обошла дерущихся и выбралась в коридор. Там повсюду валялись огрызки, шкурки от сала, темные попки огурцов, осколки пустых бутылок и