в Платова влюблен? А Маня Сипаева?
Пуще прежнего вспыхнул молодой казак, даже слезы выступили на глаза.
– Ишь, краснеет-то как! Словно девушка-невеста.
– Ну, не мучьте его, – промолвил атаманец, – мы с ним в заговоре. Ведь да?
– Да, если бы вы были такой добрый.
– Ладно, ладно, – махнул рукой есаул и опять прислушался к спору стариков.
– Тильзит, – хрипло кричал Сипаев, – позор! Фридланд – поражение! Да-с.
– Фридланд – ошибка в выборе позиции и славнейший день всей кампании.
– Славнейший! Бреши! Ты вот спроси у атаманца, что после-то было. Бегство, позор. Да… Вот спроси, спроси Зазерскова.
– Что я буду спрашивать, – громовым голосом на всю избу кричал Луковкин, – российская победоносная армия никогда не бежала. А что позиция была выбрана плохо…
– Нет. Не позиция, а то, что рано нам с Бонапартием биться – он сила!
– Однако в Италии мы били его. Сам был, знаешь.
– Эка хватил: в Италии! В Италии Александр Васильевич Суворов – сила был. Сокол!
– А нонеча – Платов.
– Платов и Суворов? Атаманы-молодцы, послушайте – ну, не спятил ли старец с ума?
– Спятил?! Ты глаза-то налил да и говоришь: «Спятил!»
– Не ты подносил; свое пил.
– А ты пей, да разум не теряй. Суворов – это гений на весь мир!
– Постой, Суворову-то что, лет семьдесят было, да притом он русский, ему ход давали, а Платов опальный, да еще казак.
– Это верно, – сказал Зазерсков, – казаку ходу нет и не будет.
– Бреши! Ермака Тимофеевича за Сибирь Доном пожаловали!
– Да видал он его? А? А где выборный атаман? Пугачев-то чего боялся, забыл? В регулярство писать думали.
– Фармазон!
– Нет, коли на то пошло – сам ты фармазон. Сейчас видать верховую сипу[4].
– Эй, Алексей Николаевич, зачем лаешься – грех.
И долго еще шумели бы казачьи половники, да дверь отворилась, впустив за собою струю пара, и черноволосый и черноусый, в зеленом мундире с Екатерининской медалью на шее, вошел генерал-майор Иван Кузьмич Крутов. Сняв папаху, запорошенную снегом, с черной головы, он весело крикнул:
– Замолчи, честная станица!
Спорщики замолчали и поднялись навстречу лихому донскому генералу.
– А, ваше превосходительство, честь и место!
– Манжате[5] и пивате?
– Есть немного. Не побрезгуйте, ваше превосходительство. Эй! Марья Сергеевна – вина!
– Челом бью хозяйке, – сказал Крутов и поклонился в пояс жене Луковкина.
– Ну, что, по старине? Чарочка-каточек?..
– По старине, Иван Кузьмич, – развязно улыбнулась казачка.
– Ах, старина, старина! – вздохнул Крутов. – Последние времена настали, а тут по старине, говорите. Комету видали?
– Ну, что же комета? Это от Бога.
– От Бога-то от Бога. Да был