дворе стояла такая же тишина, как и на улице. Человек постоял несколько минут в нерешительности, выжидая, что вот-вот на него набросится с лаем собака, но этого не случилось. Он обогнул угол дома, юркнул в настежь открытую дверь и, остановившись перед второй, запертой, постучал.
– Кто там? – раздался женский голос.
– Милиция. Откройте!
За дверью послышался шорох, шепот, глухие шаги, и наконец дверь скрипнула. Показалась пожилая заспанная женщина с лампой в руке. Она уступила было дорогу гостю, но тот предупредил:
– Заходить не буду. Некогда. Как в кишлаке?
– Что как? – с недоумением переспросила женщина и, приподняв лампу до уровня головы, всмотрелась в незнакомое лицо.
– Тихо, спокойно?
– Да… да… А что?
– Ничего. Басмачи не заглядывали?
– Что вы… что вы… Аллах милует… Да и чего они сюда заглядывать будут. Мы ведь у города под боком. По дороге все время машины бегают.
– И не слышно о них ничего?
– Говорят разное, а где правда, трудно разобрать…
– Это хорошо, что не заглядывают, а заглянут – жалеть после будут. А где остановился обоз с ранеными аскерами?
– У нас.
– Я знаю, что у вас. Я спрашиваю, где? Ночью тут ноги сломать можно.
– А вы идите по этой же улице и как увидите арбы, вот там и раненые. Их уложили в алухане.
– Рахмат, спасибо! Попробую найти, – и человек ушел.
Он вновь побрел по пыли, и только тонкий перезвон его шпор нарушал плотную ночную тишину.
Дойдя до середины кишлака, он увидел арбы с поднятыми оглоблями, стоявшие вдоль дувала.
Человек зашел во двор.
В алухане – доме, где мужчины кишлака коротают за мирными беседами долгие зимние сумерки, сейчас расположили раненых особоотрядцев. Их было одиннадцать человек. Они лежали на коврах, одеялах, подушках, принесенных окрестными жителями.
До кишлака раненых сопровождали четыре вооруженных бойца. Не исключалась возможность встречи с басмачами. Теперь, когда эта угроза миновала, сопровождавшие вернулись в отряд и с ранеными остался один Умар Максумов, тоже легко раненный в левое предплечье.
Человек вошел в дом, приоткрыл дверь и заглянул в просторную комнату, освещенную керосиновой лампой.
Раненые стонали, охали, разговаривали во сне и поругивались.
Молодой узбек с забинтованной головой сидел, привалившись к стене спиной, и курил. Он уставился на человека черными глазами и молчал.
– Салям! – коротко приветствовал его вошедший.
– Салям! – вяло и равнодушно ответил раненый.
– Где начальник?
– Рядом в комнате.
– Рахмат! – и дверь закрылась.
Человек оказался в темных сенях. Он чиркнул спичкой и осмотрелся. Перед ним была узкая резная дверь, ведущая в соседнее помещение. Он погасил спичку и бесшумно потянул дверь на себя.
В малюсенькой комнатушке с голыми, обшарпанными стенами стояла тишина. На окне коптил чирог – самодельный светильник. У стены на разостланной