грибами. Микулич по случаю знакомства притащил откуда-то поллитровку настоящей московской… Он так долго за ней ходил, что я, грешным делом, подумал: уж не в храме ли Господнем он хранил эту поллитровку? Ну, тут мы, конечно, и вас помянули.
– Хороший старик. Давненько я его знаю. Из одних мест мы, из-под Брянска, – улыбнулся Добрынин.
– Он все сокрушается, что умрет и детей после себя не оставит, – сказал Беляк.
– Это у него самое больное место, – пояснил Добрынин. – А по кладбищу водил тебя?
– Водил. Показал мне такие дыры и склепы, что в них роту солдат спрятать можно. Знатное кладбище. А я-то!.. Сколько лет прожил в городе и ни разу не был там.
– Ну, а как с могилкой доктора Войнова? – пошутил Пушкарев.
– Обошлись без нее.
Беляк рассказал, что уже установил связь с Наташей – официанткой столовой на немецком аэродроме, с Ольгой – телефонисткой центральной станции, с Карецкой – медсестрой немецкого госпиталя, с учителем Крупиным, бывшим директором ресторана Баклановым, железнодорожным мастером Якимчуком.
– Тут листовки немецкие ваши ребята показывали, а у меня вещь поинтересней есть, – сказал он. – Вот послушайте, что немцы про нас пишут. – Он достал из кармана листок бумаги. – Это из берлинской газеты. Карецкая перевела. «Поведение нашего противника в бою не определяется никакими правилами. Советская система, породившая стахановца, теперь создает красноармейца, который ожесточенно дерется даже в безвыходном положении… На том же исступлении построена советская промышленность, беспрестанно выпускающая невероятное количество вооружения. Русские сопротивляются, когда сопротивляться нет смысла». Вот как запели!
– Значит, начинают понимать, с кем имеют дело, – сказал Пушкарев.
– Выходит, так…
– Да… Но борьба только начинается. – Пушкарев встал из-за стола, подошел к двери землянки и крикнул дежурному, чтобы тот принес кипятку. – Они еще не так запоют, но поздно будет, – жестко сказал он, возвращаясь на место.
Появились котелки с кипятком, железные кружки, сухари. Началось чаепитие.
Беседа с Беляком затянулась допоздна. Встречаться часто не было возможности, поэтому пришлось за один раз обсудить многие вопросы.
Беляк поразил всех своей находчивостью, уверенностью, с которой он действовал, своими навыками подпольщика. Уже сказывалось его трехмесячное пребывание в стане врагов.
После ужина Добрынин, Костров и партизан Дымников пошли проводить Беляка. В лесу стояла непроницаемая тьма, вокруг было тихо, и только чуть-чуть шумел в листьях мелкий дождь.
– Экая темень! – передернул плечами Беляк. – Ну и глухомань! Тут сам черт ногу сломит.
– Благодать!.. – сказал Добрынин. – Люблю такую погоду. А помнишь, Карпыч, как мы с тобой ночевали около Кривого озера прошлой осенью? Вот такая же погодка была, дождичек накрапывал, а мы в шалашике, на хвое лежали… Тепло, уютно, и до чего же приятно!..
– Помню, Власыч,