готовила ему, и он не раз, довольный, сидел в кресле напротив и наблюдал, как она что-то стряпала. Ветхое бунгало под её присмотром превратилось в обустроенное гнёздышко, сквозь окна которого сочился золотистый рассвет, и куда он возвращался всякий раз, когда северный ветер убеждал, что пора домой. По пути о ветровое стекло бились ошалевшие от жары мухи, и он припоминал своего деда, ветерана восьмилетней войны со слепнями, той, в которой тот научился варить похлёбку из врагов и без соли уминать её за правой щекой. Их головы хрустели на зубах, а стеклянные крылья резали розовые дёсны, но ненависть к ним заставляла отряды разжигать костры, а потом вытирать вышитыми платками кровоточащие рты. Дед-то и научил Елисея жевать с закрытым ртом и видеть, как измельчается пища с каждым движением челюсти. И всякий раз, когда Майя подавала на прозрачной тарелке физалис с эстрагоном, в его желудке начинали тереться друг о дружку осколки крыльев съеденных дедом слепней.
По пятницам они гуляли допоздна по мокрому песку вдоль линии, где рокочущие волны едва дотягивались до сухого края.
Она рассказывала ему о разных глупостях, приходящих к ней порой. Ей казалось, что где-то живёт некая живая мысль, странствующая по умам людей.
Она живёт в головах, узнаёт всё о своём временном владельце и, если он ей не нравится, покидает его и перебирается в другого.
Елисей скептически посмеивался и обнимал за плечи.
– Не веришь?
Он опускал глаза.
– Ну, тогда слушай. Я не знаю, когда и откуда она появилась. Сначала ей было мучительно трудно, потому что она не умела выбирать правильный момент, когда уходить, а когда оставаться. Потом подросла, окрепла и набралась опыта. Научилась отличать добро от зла и заражать остальные, постоянные мысли своими идеями. Она влюбляла молодых людей и девушек друг в дружку, заставляла преступников идти сознаваться в содеянном, обнадёживала неизлечимо больных и дарила им веру в чудеса. Она приходила и ко мне, поведала о том, что ждёт впереди, и ушла, выполнив свою пророческую миссию.
– И что она предрекла? – в его глазах светила луна и отражался рябой океан.
Она помнила, что ей было суждено утонуть в этом океане, но ветер был в ту минуту слишком тёплым, родное сердце билось слишком близко, и слишком жаркие поцелуи дарили этим вечером губы напротив.
– Что всё будет прекрасно.
Они шли, взявшись за руку, и дышали необязательной вольностью. Как-то раз, забывшись часа на два, пройдя не один километр, они внезапно, будто отрезвев, обнаружили перед собой неизвестную местность. Чуть вдали, за крупной листвой редких деревьев, виднелся огонь костра, к которому они и направились. Перед полыхающим костром сидела женщина лет шестидесяти и теребила увесистые бусины, связанные в уродливое ожерелье на шее.
«Я хочу такое же», – шепнула Майя ему на ухо и расцепила руки.
«Это розовый кварц», – произнесла женщина, сняла ожерелье, взяла её