и наивных вопросов мы ни наслышались, особенно от тех, кто отчего-то мнил себя знатоком морского дела. Эти вопросы зачастую звучали так комично, что трудно было удержаться от улыбки, но все старались давать разъяснения. Ведь недаром эти корабли были построены на добровольные пожертвования русских людей и, следовательно, являлись их подарком флоту.
Дамы, разумеется, спрашивали: «страдают ли моряки морской болезнью», «страшно ли, когда стреляют пушки», «могут ли жены офицеров жить на военных кораблях» и т. п. Один господин никак не мог понять, как мина сама бежит в воде. Ему все казалось, что в ней должен находиться человек, который ею управляет. Другой был в полной уверенности, что мина есть подводная лодка. Многих восхищали прожектора. Один рабочий даже заметил: «Это тебе не фонарь на улице – то-то светло горит». Один господин скромно задал вопрос: «А как это ваш корабль движется, никак в толк не возьму». Особенно его поразили винты. Многих удивляло, что мы можем морскую воду превращать в пресную[121]. Это казалось замечательно остроумным и хитрым.
С интересом я прислушивался, как авторитетно команда разъяснила самые нелепые вопросы, и часто их ответы представляли такую чепуху, что надо было удивляться изобретательности авторов. Мы не мешали им, чтобы не конфузить. Особенно они завирались, когда вопросы касались цифровых данных. Оказывается, что наши пушки стреляют до Кронштадта; мины несутся со скоростью ста верст в час, и миноносец дает скорость, равную скорости курьерского поезда. Не жалелось красок и на описание морских ужасов – штормов, крушений и зимних походов. Простодушные слушатели с великим почтением взирали на геройских моряков. Но задавались и вопросы, носящие в себе нехорошую подкладку, вроде того – хорошо ли кормят матросов, сильно ли их обижают офицеры, бьют ли их и т. д. Ответы на них давались с осторожностью.
Четыре дня мы непрерывно занимались удовлетворением любопытства посетителей, и хотя у нас перебывало несколько сот человек, но все прошло без сучка и задоринки. Насколько были любезны экипажи миноносцев по отношению гостей, настолько же и те платили им тем же. Ни одного инцидента не было.
Приход миноносцев доставил большое развлечение столичному населению, и, как выражались газеты, мы завоевали сердца жителей Петербурга[122].
В 6 часов вечера осмотры прекращались, и тогда мы чувствовали себя совершенно уставшими, но было не до отдыха. Кто был свободен от службы, съезжал на берег, а к тем, кто оставался, часто приезжали гости. Уж очень редко выпадал случай, что наши родные и знакомые, жившие в Петербурге, могли побывать на наших кораблях и даже поужинать с нами.
В один из вечеров со мной произошел трагикомический случай: на миноносце уже никого из посетителей не оставалось, в кают-компании ужинали гости, а я стоял на вахте и потому не имел права сходить с палубы. Устав шагать по палубе, я прислонился к бортовому лееру (трос, заменяющий перила) и вдруг почувствовал, что лечу за борт (так как леер