главе небольшого отряда конников. Высокий, пожалуй, на две головы выше своих людей, Ирод не выглядел утомленным или измученным жарой. Я заметил их издалека, и отчего-то сразу же различил «будущего царя Иудеи», как презрительно высказался бы учитель Люций. Да, ему следовало поглядеть на брата правителя Идумеи лично. Что же именно цепляло взгляд во втором сыне Антипатра? Его стать? Прямая, как у легионера спина? Мускулистые руки с длинными точно у лучника или музыканта пальцами или возможно глаза? Хотя, мог ли я разглядеть глаза, когда отряд только-только появился из-за поворота горной дороги? В любом случае, одного взгляда на Ирода было достаточно, чтобы понять, что перед тобой не обычный человек.
Отряд двигался медленно, из-за бредущих за ним женщин. Пригнанный назад полон, как объяснил один из местных стражников. Ага, теперь понятно, кто-то из голозадых арабских князьков, коих у них точно блох на бездомном псе, собрав ватагу еще худших голодранцев, перешел через границу Идумеи, и, пограбив и поубивав мирных жителей, угнал молодых женщин в рабство, чтобы продать их купцам-перекупщикам. С чем никак не мог согласиться благородный или просто рачительный хозяин здешних мест, который поспешил догнать непрошенных гостей, и, попотчевав их на свой манер, отобрал увезенных силой девушек.
Почему не оставили спасенных пленниц в родной им деревне, тоже понятно. Скорее всего, никакой деревни уже нет. Сожгли ее удальства ради незваные гости. А женщинам, впрочем, скорее девочкам теперь куда? Не за пазуху же их засунуть. Денег дать? А сколько их надо, чтобы сестер, братьев, родителей, да мужей позабыть? Чтобы заново на крови близких дом отстроить? Чтобы жить, как будто ничего не произошло? Опять же – как жить в деревне без мужика? Кто дом поставит, хозяйство убережет? Вместе с кем детей рожать? Да… не хотел бы я быть вынужденным решать подобные задачи правителем. Впрочем, если я что-нибудь в чем-нибудь понимаю, это здесь в порядке вещей.
На голове Ирода платок убрус, край которого заматывает лицо до самых глаз – от песка, я полагаю, и тяжелая накидка поверху, без узоров и знаков отличия, старая, выцветшая, так что и не определишь вдруг, какого цвета была. Глаза подведены сурьмой, так все пустынные жители поступают – чтобы не слепнуть на солнце, и все лицо темное от пыли с потеками пота и грязи. Песок даже в уголках глаз, а глаза смеются. Веселые глаза, потому что добрался отряд до дома, задержался из-за женщин, вымотался, возможно, драгоценный запас воды истратил. А все-таки дошли! Молодцы!
Смеется молодой правитель, смеются его смелые воины, смеются утирая слезы, дождавшиеся их гарнизонные воины и женщины в темных накидках, дети смеются, и даже те, кто не досчитался своих близких, смеются сквозь слезы, или это так кажется.
– Что стоите?! Уморить хотите?! Воды умываться, вина живо! – громыхает Ирод, и сам, не взирая на чины, бросается к амфоре, с которой слуги уже сорвали крышку.
Широк двор иродовой виллы, далеко до воды, и тут навстречу правителю из дома выпархивает хрупкая женская фигурка. Законная супруга в приграничной Идумеи большую