* *
Беснуется вьюга. Нет ни земли, ни неба – один снежный метущийся вихрь в непроглядной ночной тьме. Ветер слепит глаза, обжигает морозом, наметает на дороге высокие рыхлые сугробы.
Сквозь бушующую пургу наша колонна с трудом пробивается к лесу. Тяжело дышат кони. Словно защищаясь от удара, люди закрывают руками лица. А ветер стонет в невидимых оврагах, вихрями завивает вокруг нас колючий снег.
Кажется, нет конца и края этой пурге, этой ночи, этой заваленной снегом дороге.
И вдруг: ни колючего ветра, ни снежных вихрей. Мы въехали наконец в лес, словно из бушующего бурного моря вошли в тихую гавань. Только высоко над нами шумят верхушки деревьев: так за молом бьются о камни сердитые пенистые волны.
Люди расходятся по лесу. Ищут сухой валежник – и один за другим вспыхивают костры. Пламя вырывает из темноты густые ели, золотистую кору сосен, голые осины. В отблеске костров расступаются деревья, но еще плотнее, еще чернее кажется за ними тьма.
Наблюдаю за людьми. Запорошенные снегом, с ледяными сосульками на воротниках тулупов, они все заняты делом. Одни прибирают коней, дают им сена, укрывают вспотевшие влажные конские спины. Другие протирают пулеметы, патроны, автоматы. Кто-то, очевидно, смертельно усталый, молча стоит у костра, греет над огнем замерзшую буханку хлеба и, не дождавшись, грызет еле оттаявшую верхнюю корку, пахнущую едким дымком.
Вначале слышится только тихий говор, лязг оружия, довольное фырканье лошадей, потрескивание горящего валежника. Постепенно голоса становятся громче, от костра к костру уже летят шутки, раздается громкий смех. А пламя разгорается все ярче, и все дальше отступает мрак.
– Хорошую мы сегодня операцию провели, – раздается рядом со мной голос Богатыря. Захар говорит громко, и его внимательно слушают бойцы. – Приказано было уничтожить Воскобойникова – и Леша Дурнев свалил его из пулемета[56]. Приказано было разгромить офицерскую охрану, это ядро «партии», – и тут неплохо: по моим подсчетам, около сотни врагов полегло. Правда, все это далось нам не даром. Не успели выручить Буровихина, не уберегли Пашкевича, убито четверо товарищей[57].
Тяжело это. Очень тяжело… Зато новые герои родились. Взять хотя бы Ваню Федорова. Один на один дрался с офицерами. Всю лестницу трупами завалил… Или Кочетков. Когда его в тюрьме окружили, он перед своим пулеметом десяток врагов уложил. Словом, каждый себя проявил в огне и соседа своего увидел под пулями. Теперь мы знаем, кто чего стоит. Есть чему поучиться и чему учить других.
Мне не хочется говорить: на сердце тревожно и смутно…
…Выхожу с Гутаревой в соседнюю комнату…
– У нас в севской квартире переполох, – продолжает докладывать Муся. – пока я была в Игрицком, гестапо распорядилось арестовать Половцева. В комендатуре говорили (это Лида слышала), будто он американский агент. Половцев скрылся. Шперлинг нервничает. Ходит сам не свой…
Так вот, может, где разгадка недописанного Буровихиным слова… Однако, помню, я и тогда не поверил Мусе: во имя чего американской агентуре создавать эту нелепую