Вадим Пугач

Антропный принцип


Скачать книгу

нечем, когда отлегло.

      Стихи о том, как мы с Татьяной Алферовой смотрим видео с записями «Пенсил-клуба»

      В комнате становится теплее.

      Или холоднее? Я никак

      Не пойму. И здесь, и на дисплее

      Разливаем водку и коньяк.

      Постепенно стану переростком, —

      Путь во время неисповедим,

      Точно виртуальный – по бороздкам,

      Где просторы диска бороздим.

      Мы смеемся. Те и эти трели

      Как кусочки жира в колбасе.

      Дело ведь не в том, что постарели,

      И не в том, что живы мы не все.

      Дело в том, что прошлое, как воин,

      В плен берет, маячит за плечом,

      Потому что облик наш присвоен

      И в темницу диска заключен.

      Мы не мы, а то, что отпустили

      Погулять на волю из тюрьмы, —

      Сообщенье в телеграфном стиле:

      «Хорошо сидим. Приветом. Мы».

      Или в невозможное играем

      И идем на сумасшедший риск —

      Наблюдать за настоящим раем,

      Вписанным в блестящий этот диск?

      Что же я, тоскуя, проору им —

      Нам, осуществившимся в былом,

      Там, где мы, бессмертные, пируем

      За огромным жертвенным столом?

      Из записок Пенсил-клуба

      1. Комарово

      Что ждет поэта в Комарове?

      Не ждет поэта ничего.

      Ему грядущее – не внове,

      Его прошедшее – мертво.

      Он прямо Лермонтов какой-то

      Или Державин прямо он,

      Когда, как будто из брандспойта,

      Он смыт, как грязь, рекой времен.

      Он потрясал устои словом,

      В нем жизнь кипела, как в борце, —

      И вдруг он дедушкой Крыловым

      В штаны наделал во дворце.

      Чугунной палкою потыкав,

      Он брал Азов, спасал Арал,

      Заболевал он, как Языков,

      Как Баратынский, умирал.

      Когда же, шляпу нахлобучив,

      Идет в писательский буфет —

      Тут он какой-то прямо Тютчев,

      Чтоб не сказать похлеще – Фет.

      Тут он, конечно, ас из асов,

      Кобель изысканных пород.

      Стакан – и он уже Некрасов,

      Второй – и все наоборот.

      Когда он все же отдыхает,

      То издает то хрип, то рев.

      Он, как Апухтин, опухает,

      Сгорает, точно Огарев.

      Бывает буен и покорен,

      Употребив одеколон,

      Почти как Майков и Григорин

      Или Полонский Аполлон.

      Он унимает дрожь коленков,

      Когда косого он косей,

      Он со Случевским – Давыденков,

      С К.Р. же – только Алексей.

      Он петербургский и московский,

      И угадать нельзя, каков —

      То он под вязами Жуковский,

      То Вяземский среди жуков.

      Бывают странные событья,

      Их суть не всякому ясна, —

      Он, – начинаю говорить я

      И понимаю, что – она…

      И молкну на тропе народной,

      Теряюсь в хоре подпевал,

      Как волк с волчихою голодной,

      Той,