плотно прикрыл за собой дверь.
– Мамочку позвали? – Татьяна застиранной пеленкой обтирала слюнявые губы пациента.
Александр скривился в неопределенной гримасе, затрудняясь сформулировать причину столь резкой перемены решения.
– Обойдемся. Уже недолго осталось.
Пацаненок вовсю моргал осовевшими глазенками, но во взгляде появилась явная фокусировка и, как показалось Темнову, некая обидчивая сосредоточенность на незнакомцах. Однако испуганное наблюдение не мешало ему сопровождать верчение кудрявой головкой и выгибание худенького тельца интенсивной звуковой поддержкой. Жалобы приобретали все более связный характер:
– Ай! Голова болит… Ой! Мама… Нет! Не хочу… Фу-у!
Некая последовательность отрывочных восклицаний спонтанно насторожила анестезиолога. Щелкнув шмакодявку за ухом, он начальственным тоном обратил на себя его внимание:
– Никита! Смотри на меня! – После нескольких безуспешных попыток врач добился, что маленькие темные буравчики встретились взглядом с его глазами. – Хорошо. Тихо, Никита! Тихо! – Пьяная мутность, смешанная с опасливым ожиданием, созерцала крупную фигуру Александра зенками маленького человечка. Завывания смолкли, уступив место приглушенным всхлипываниям.
«Есть контакт! Мозг ожил», – окончательно констатировал про себя Темнов факт успешной реанимации.
– Видишь меня, Никита? Кивни! – Дерганое качание маленькой головы подтвердило возможность дальнейшего диалога. – Покажи язык. Язык, Никита! Ну! – Влажный розовый лепесток лениво высунулся изо рта мальчонки, таща за собой приторный шлейф ликерного перегара. – Прячь! Закрой рот! – Узкие полоски сухих губ сомкнулись, вновь затрепетав сдерживаемыми рыданиями.
– Доктор! Вы его совсем запугаете. – Татьяна погладила пунцовую щечку ребенка. – Он же совсем дитя! Хотя и пьяненькое.
Никита, ощутив нежное сочувствие, попытался было усилить звуковую атаку на барабанные перепонки медицинского тандема, но его робкие потуги было жестко пресечены Александром:
– Тихо, Никита! Тсс. – Выразительный взгляд на Татьяну. – Не мешайте! Объясню позже. Смотри на меня, Никита. Так. Тихо! Сожми мои пальцы. Ну! Сожми руку в кулачок. Во-от. Молодец! Смотри на меня. Та-ак. Как тебя зовут? Ну! Никита, как тебя зовут? Говори! – Умышленная тавтология при формулировке последнего вопроса зачастую помогала «заторможенным» пациентам быстрее вспомнить свои позывные.
– Ни-и-ки-и-та-а, – плаксивые интонации почти заглушали невнятный ответ, но сейчас важна была нить вербального контакта. Сопли и слюни отошли на второй план.
– Молодец! Глаза не закрывать! Смотри на меня! – В болезненной стимуляции натерпевшихся ушей мальчонки уже не было надобности. Достаточно было легкого надавливания. – Никита! Ты невкусное пил? Ну?! «Фу-у» пил? Отвечай! – Александр не знал, как понятней обозначить алкогольсодержащую мачмалу, которой отравился юный экстремал, и пользовался его же терминами,