жены она абсолютно неудобоваримый вариант.
Первый супруг моей бывшей одноклассницы, Степа, был летчиком. Один раз он отправился на Чукотку, где в магазине среди вечной мерзлоты на полках обнаружил мешки с зернами кофе – жуткого дефицита по голодным постсоветским годам.
Степа робко спросил у продавщицы:
– Сколько даете в одни руки? Полкило взвесите?
– Хоть все забирай, – махнула рукой аборигенка. – Только совсем плохой крупа, испорченный. Нам с Большой земли впервые привезли. Что это такое, и не понять – не рис, не гречка, не пшено. И, похоже, оно стухло. Наши брали, пытались суп варить, кашу делать, горько получается, даже с маслом в рот не лезет.
Степан прибыл домой с двумя мешками первосортной арабики и с тех пор рассказывал эту историю всем гостям, ставя джезву на огонь.
– Ты хочешь поговорить о сортах кофе? – прищурилась я.
– Нет, конечно, – слегка обозлилась Милка. – Слушай, случилась беда…
Подруга, художественная натура, принялась рассказывать с присущей ей экспрессией. Милке свойственно гиперболизировать любую ситуацию: маленькая царапина у нее превращается в «разверстую, кровавую рану»; головная боль, самая обычная неприятность, – «режет пилой с огромными зубьями со страшной силой»; громкие голоса слегка подвыпивших соседей принимаются за «ужасающий скандал с мордобоем и пальбой из ракетных установок». Милка не врет, она так воспринимает ситуацию, поэтому все исходящее из ее уст следует смело делить на два, а то и на три.
– Есть такие мерзогадостные Велигжановы, – зачастила Мила, – Кирилл и Филипп, владельцы турбюро. Кирилл страстный коллекционер и постоянно затевает обмены с папой. Я его не знаю, но наслышана о нем. Так вот, Кирилл Велигжанов продал папе жутчайшую вещь! Ужасную! Опасную! Отвратительную!
– Колчан с отравленными стрелами? – предположила я.
– Хуже!
– Засушенную человеческую голову?
– Ой, фу! Нет, намного гаже!
– Что тогда? – заинтересовалась я.
На мой взгляд, маленькая, сморщенная, пугающе натуральная голова, которую дядя Антон приволок из Африки, наимерзейшее пополнение его коллекции. Когда ботаник продемонстрировал мне экспонат, я, забыв о приличиях, скачками понеслась в туалет. Даже быстрый шепоток тети Ани: «Вилочка, не переживай, Антошу снова надули, головенка ненастоящая, сувенир, умело изготовленный для туристов. Я ее изучила – глаза пластмассовые, а кожа совсем не человеческая» – не помог. Весь съеденный ужин оказался в унитазе, и я поклялась никогда не входить в музей Каркина, пока там экспонируется сей непотребный сувенирчик.
– Крокодил! – вытаращила глаза Милка.
– Живой? – подпрыгнула я.
– Нет! Дохлый!
– Господи, зачем Антону труп?
– Это не труп!
– Аллигатор все же живой? – вновь подпрыгнула я.
– Сказала ведь, умерший.
– Значит, труп.
– Нет, – упорно твердила Милка.
– Послушай, так не бывает, – решила