я уже выше сказал. Не так чтобы радостно и лучезарно, если честно, отразилось. Но тут удивляться нечему. С ними, которые в свои восемнадцать лет стукнувшие Родине служить отправлялись, тогда почти со всеми так было. Первые полгода службы все как один кислые и нескладные «Петьки», в тоске по родимому дому изнывающие и тот факт, что Родине задолжали и время пришло долг сполна отдавать, от всей души порицающие. А вот в последние полгода служения Отечеству, когда уже шесть пар сапог до дыр заносят и близость встречи с домашним очагом почувствуют, смотрятся вчерашние мальчишки уже никак не хуже, а может быть, даже и получше, чем киношный Джон Рэмбо, с его здоровенным ножом и раскрашенной физией. Ну прямо боевые тигры, безропотно переносящие все без исключения тяготы и невзгоды! Казарма уже как дом родной, кроме как строем, ходить уже не умеют и при дембельском расставании горючими слезами горько рыдают, в вечной дружбе до самой гробовой доски друг другу клянясь.
Нужно, однако же, сказать, товарищи дорогие, что, когда военком для Петьки род войск выбирал, в котором ему, Петьке, честно и самоотверженно послужить предстояло, сфартило нашему герою-призывнику значительно. Побродив остро заточенным карандашом по списку возможных мест службы, от холодных причалов Северного флота, где славному Петьке, ставшему матросом, не два, а целых три года служить пришлось бы, до «уютных» бараков строительного батальона, расположившегося в глухой лесотундре Дальневосточного военного округа, военком, пребывавший тем днем в бодром здравии и добром расположении духа, ткнул куда-то в середину длинного перечня войсковых частей и, удовлетворенно хмыкнув, сказал: «Ага-сь…»
Хмыкнул и отправил Петьку не абы куда, к черту на кулички, а в целую ставку Южной группы войск СССР. А это, товарищи дорогие, не шутка вовсе! Это главный штаб и центр управления аж тремя военными округами! Это совсем немножечко пониже Министерства обороны будет. Круто, помпезно и престижно. Да и город, где этот штаб располагался, среди народонаселения считался южным и теплым, куда как более пригодным для несения воинской повинности, нежели какой-нибудь Оймякон, предположим.
Южным? Ой, мамочки мои, ну смешно же! Он, город этот, на полторы тысячи километров севернее Петькиной малой родины расположился и, на Петькин взгляд, был морозной северной Тмутараканью, хоть и имел статус столицы большой, тогда еще совсем советской социалистической республики. Впрочем, обращать внимание на Петькины представления об истинно уютных городах в то время вовсе не стоило. Совершенно не стоило. Он настолько любил свой маленький городишко, самым загадочным образом одновременно утопающий и в густой пыли, и в пышно цветущей зелени, что не променял бы все чудеса Монмартра и величие острова Манхэттен на местечковый уют своих родных улиц и закоулков. По правде же говоря, город, в котором расположился ставочный штаб, был настолько древним, что в момент его основания даже бумагу еще не изобрели, чтобы факт сей в письменном источнике задокументировать.