допустить. И в 2 часа 5 минут Рожественский, скрепя сердце, отдает приказание повернуть на два румба вправо, отклоняясь от прямого пути на Владивосток, но зато приведя японскую эскадру снова почти на траверз.
Вскоре после поворота тяжелый снаряд попадает в кормовую башню. Часть броневой крыши была разорвана и отогнута, но башня не вышла из строя и продолжала интенсивно стрелять. Но зато кормовой и продольный мостики были разбиты, и пожаром были охвачены сигнальная и радиотелеграфные рубки. На шканцах самоотверженно работали пожарные партии под руководством старшего офицера капитана 2-го ранга Андрея Павловича Македонского. Очередной «чемодан» разорвался среди работающих. Македонскому оторвало ногу выше колена, и он потерял сознание.
В руководство партиями вступил Семенов. Но людей становилось все меньше и меньше. Их косили осколки после разрывов неприятельских снарядов. Ими также заменяли убыль у орудий крупного и среднего калибра. Отчасти эта убыль была пополнена за счет прислуги малокалиберной артиллерии, которая так же, как на «Ослябе», была уничтожена в течение первых двадцати минут боя. Но это пополнение было единственным и недолговечным.
В облаках дыма чины пожарных партий метались, как призраки, но чем дальше, тем труднее становилось бороться с пожарами. Осколки очередных попаданий разрывали шланги, их заменяли запасными, но они немедленно превращались в лохмотья. Настал момент, когда резервы иссякли и стало нечем тушить пожары, кроме как примитивными средствами вроде ведер. В довершение несчастья, шальной осколок оторвал руку у трюмного механика, поручика Генриха Рудольфовича Криммера. На корабле не было больше никого, кто бы знал до подробностей все трюмы и трубопроводы на корабле. Между тем пожар на корме разрастался, и от жары и дыма стало трудно стрелять из кормовых башен.
Помогая тушить пожар, Семенов видел, как из рубки спустился по трапу, еле держась на ногах, флаг-офицер адмирала лейтенант Сергей Дмитриевич Свербеев. К нему подскочил, чтобы его поддержать, другой флаг-офицер, мичман Владимир Николаевич Демчинский, распоряжавшийся сигнальщиками на открытом мостике. Свербеев задыхался и просил пить. Ему подали котелок с водой. Руки у него слушались плохо, губы дрожали и зубы стучали о край котелка.
– Это пустяки… Задохнулся проклятыми газами… Только отдышаться, и это пройдет… Скажите флаг-капитану… я сейчас вернусь…
Уже посиневшие губы с трудом произносили слова. Из горла доносился хрип. Кровь сочилась из-за изорванной осколком тужурки. Не суждено было ему вернуться не только на мостик, но и к жизни…
На корме лейтенант Анатолий Анатольевич Редкин энергично тушил пожар, чтобы сохранить в действии левую кормовую башню. Повстречавшись с Семеновым, он просил доложить адмиралу о положении на корме броненосца.
– Ну что же адмирал может приказать? – возражал Семенов.
– Может быть, курс переменить… не знаю, – замялся Редкин.
– То есть выйти