Не программа, а конфетка.
До двадцати лет Анаис ни на йоту не отступила от задуманного плана. Даже если давала себе кое-какие послабления. Это молодость, и каждый должен перебеситься… Она была желанной гостьей не только на чопорных балах, устраиваемых лучшими бордоскими семействами для своих сынков и дочек, но и на менее формальных вечеринках, проходивших, впрочем, в той же компании, участники которой накачивались самыми изысканными винами, благо далеко ходить за ними не приходилось – достаточно спуститься в родительский погреб. Она нередко возвращалась домой под утро после посещения очередного ночного клуба – ВИП-зал, пожалуйста, – и водила знакомство со всеми звездами футбола из сборной департамента Жиронды.
Не сказать, чтобы ровесники вызывали в ней восхищение. Тот, кто не пил по-черному, сидел на коксе, и наоборот. Их жизненные установки были не выше плинтусов танцпола. Ни один из этих папенькиных сынков не рвался даже заработать побольше денег, потому что их и так у каждого было завались. Иногда ей приходило в голову, что она предпочла бы родиться бедной и стать какой-нибудь шлюхой, продажной тварью, чтобы без малейших угрызений совести выманивать бабки у этих богатеньких придурков. Но ничего не попишешь, она была такой же, как они. И неукоснительно следовала предначертаниям своей судьбы – или предначертаниям своего отца.
Мать Анаис, чистокровная чилийка, через несколько месяцев после родов лишилась разума. Они тогда жили в Сантьяго, где Жан-Клод Шатле трудился над селекцией виноградного сорта карменер – во Франции он почти вывелся, зато пышно про израстал в предгорьях Анд. Озабоченный здоровьем супруги, Жан-Клод решил вернуться в родную Жиронду, уверенный, что не останется здесь без работы.
Так что гармонию их безоблачного существования отныне портила слетевшая с катушек мать, которую они раз в неделю навещали в психушке в соседнем Торьяке. У Анаис от этих посещений сохранились лишь самые смутные воспоминания: она собирает лютики, а папа прогуливается под руку с молчаливой женщиной, так его и не признавшей. Она умерла, когда девочке исполнилось восемь лет. Рассудок к ней так и не вернулся.
После этого картина идеальной семьи полностью восстановилась. Отец много работал и параллельно занимался воспитанием обожаемой дочери, которая платила ему безусловным послушанием. Они представляли собой нечто вроде супружеской пары, хотя, насколько она помнила, в их отношениях не было абсолютно ничего обидного или ущемляющего ее свободу, тем более – ничего нездорового. Папочка хотел одного – чтобы она была счастлива, а счастье он понимал как соответствие общепринятой норме. Иначе говоря, дочь должна быть отличницей и чемпионкой по верховой езде.
Скандал разразился в 2002 году.
Ей был двадцать один год, когда мир вокруг нее перевернулся. Газеты. Слухи. Взгляды. Люди пялились на нее. Засыпали ее вопросами. Она не могла ответить ни на один. Это было физически невозможно. Она потеряла голос. На протяжении почти