диване никого не было. Две подушки, много лет назад обезображенные вышитыми котятами, нетронуто лежали по краям. Только в центре дивана, напротив последнего мохнатого пятна, покрывало казалось примятым.
– Вера?.. – в третий раз позвал Миша.
Он уже догадывался, что никто не отзовётся, но теперь имя вырвалось непроизвольно. Словно в те мгновения, когда он произносил его сам для себя – в ванной, под шум воды, или в машине по дороге на работу.
– Вера, – сказал он в четвёртый раз, совсем тихо.
Он присел на корточки, чтобы разглядеть пятна поближе. Это действие было лишним. Что в упор, что с высоты человеческого роста они не напоминали ничего, кроме подсыхающей крови. Миша видел много крови: брызгающей, струящейся, капающей, свежей, подсохшей, бурой, чёрной. Всё больше во рту, на вате и на ткани, редко на полу, но зато каждый день. Миша знал, с какой скоростью она сохнет.
Капли упали на пол и стали пятнами за двадцать-тридцать минут до его прихода.
Миша встал и посмотрел на торт у себя в левой руке. Затем на связку ключей в правой. Ключей было три: подъезд, квартира, комната. Плюс кругляшка с надписью «Рига» и какой-то рижской церковью. Миша никогда не клал эту связку в бумажник, к остальным ключам. На работе носил её в кармане брюк (в гуще мятых десятирублёвок – чтобы не звенела). После работы прятал под сиденье в машине. Можно было держать её там и в течение рабочего дня, но хотелось чувствовать её в кармане, под рукой. Как только выпадала свободная минута, он совал руку в карман, чтобы сжать ключи в кулаке и обо всём подумать. Пока он думал, к горлу подступала гордость, нежность, страх, азарт, смятение и зудящий дискомфорт, какой бывает, если в ежедневнике записано важное дело без определённого срока.
Так продолжалось пятьдесят четыре дня, минус выходные.
За это время ключи пригодились шесть раз, не считая этого, последнего. Миша записался на вечерние курсы английского в первой попавшейся частной школе у площади Восстания. Он даже ходил на занятия. Прогуливал каждое третье. Пропущенные темы навёрстывал в поликлинике, во время перерывов.
(В голове сложилось: I have visited this place two months. I have been visiting this place for six times. Или наоборот? И куда for? И зачем?)
Лишь однажды он применил ключи на выходных. В субботу. Дома сказал, что едет к Игорюхе – развеяться. Машину оставил. Когда он вышел из метро на «Чернышевской», валил мокрый снег. Пришлось надеть дурацкую шапку, которую он носил и ненавидел уже лет пять, но никак не мог купить другую, потому что ненавидел шапки в принципе. Ботинки промокли моментально. У перехода на Кирочной тормозившая маршрутка окатила его серой жижей. Зато потом, на Радищева, снег мельтешил за окном, и они сидели за обеденной половинкой стола, заставленной печными изделиями, и зачерпывали из кастрюли терпкий глинтвейн. Вечер был декабрьский, бесконечный. В половине первого ночи Миша вызвал такси. Она проводила его до машины и чмокнула в нос на прощанье. Из-за снега такси везло его долго, дорого и чудесно. Он сел сзади. Там можно было прижиматься к стеклу краешком лба и ошалело всхлипывать, не