я сегодня точно кого-то убью! – взвыл Иван, и Кьетт ускакал вбок, на безопасное расстояние, сделал ему козью морду. Тот еще характер был у нолькра, не то по молодости лет, не то от природы!
На втором часу совместного пути дорога сделала еще один крутой поворот, обогнув молодую дубраву, и взорам путников открылась довольно живописная низина, с недавним каменистым безобразием ничего общего не имеющая. Горы высились вдали, вершины их таяли в осенней дымке. Меж облетевших дерев и пожелтевших зарослей тростника петляла речка. Потянулась цепь небольших полей, черных – свежевспаханных – и ярко-зеленых, засеянных озимой рожью.
Конечно, ни Иван, ни Кьетт определять культуру по виду ее всходов не умели. Это уж им лоскотуха подсказала: на минуту отвлеклась от дум о любви и вздохнула ностальгически:
– Рясно нынче рожь взошла… Хорошо! С хлебушком будем, – а потом вспомнила и захихикала злорадно: – Хи-хи! А мне теперича и хлебушко не нужен, не нужен! – и предложила спутникам: – Айда посевы травить-топтать! То-то веселье будет!
– Еще не хватало! – возмутился Кьетт. – Кто-то сеял, старался, а ты погубить хочешь! Смотри, как бы Иван тебя за такие дела совсем не разлюбил!
Лоскотуха скуксилась:
– Неужто и впрямь разлюбит?
– Разлюблю! – прорычал Иван. – Что за вредительство! Чем тебе их посевы помешали?
– А почто они меня на дубу повесили? Вот и пусть с голодухи пропадают, так и надо извергам!
Пожалуй, был в ее словах определенный резон, поэтому Иван продолжать полемику не стал. А Кьетт вдруг разволновался:
– Значит, ты из этих мест родом?
– Знамо дело, – согласилась Мила. – Тутошние мы, подгорные. Во-он тамочки, за рощей, село наше лежит!.. – и загоревала: – А домок-то мой, не иначе, пожгли теперь, со всей утварью да припасами! Как жить? Как жить?
– Болото себе искать, – посоветовал нолькр мрачно. – Лоскотухам по природе положено в болоте жить. И знаешь что! Ты давай-ка на дороге не маячь, пока не заметил кто. В рощу ступай и сиди там смирно до темноты. После нас найдешь.
Красивые голубые глаза Милы наполнились слезами.
– Да как же я без любимого-то буду до самой ночи?!
Но нолькр на этот раз был настроен сурово – куда только подевалась его насмешливость и беспечность.
– Тебе мало повешения было? Хочешь, чтобы они тебя еще и на костре спалили? С любимым на пару! Кыш в рощу, кому сказано! И чтобы носа не высовывала! Ну?! Ты еще здесь?!
Сверкая босыми пятками, низко пригибаясь к земле, как под обстрелом, Мила бросилась бежать и скоро скрылась меж деревьев.
Но предосторожность оказалась запоздалой.
Очень скоро, за следующим поворотом, показалось село – почерневшие от времени и непогоды срубы под четырехскатными тростниковыми крышами. Стены построек были низкими, крыши, наоборот, высокими и издали напоминали колпаки, глубоко надвинутые на лоб. Сходство увеличивали глаза-окошки, расположенные симметрично по обе стороны «носа» – двери с навесом.