экипажу помещения на санпропускнике, и мы были вынуждены переодеваться прямо на борту подводной лодки. Но это я так подумал, а отвечать в таком тоне комдиву было бессмысленно. Я промолчал, и командир дивизии отстранил меня от дежурства. Это, конечно, наказание, но не очень тяжкое. Все мы жили в казарме, и не имело разницы, ведешь ли ты строй моряков на камбуз и обратно или идешь в одиночку без строя. Но было обидно за несправедливость наказания, так как в нарушении режима радиационной безопасности никакой своей вины я не видел.
Комдив еще минут пять быстрыми шагами ходил взад и вперед по казарме, затем остановился напротив меня и приказал: «Ладно, продолжайте дежурство». Это приказание произвело на меня сильное и приятное впечатление. Не каждый офицер способен отменить ради справедливости ошибочное мелкое распоряжение. По ходу дальнейшей службы я неоднократно убеждался, что командир нашей дивизии Чернавин Владимир Николаевич был грамотным, инициативным и вполне справедливым офицером. Так подробно я остановился на этом по той причине, что комдив Чернавин Владимир Николаевич, по слухам, был женат на дочери или племяннице члена Политбюро Мазурова, а значит, по номенклатурным законам занимал самую высшую ступень иерархической лестницы, выше которой могло быть только родство с генеральным секретарем партии. С Чернавиным нам и флоту в целом очень повезло, так как это был человек, достойный во всех отношениях. В то же время через него и его супругу о состоянии дел в гарнизоне Гаджиево наверняка было известно и в Политбюро СССР. Но что это меняло? Разве страна была настолько бедной, чтобы не построить 15–20 жилых домов в гарнизоне и сразу же решить бытовые проблемы офицерского и мичманского состава семей подводников? Страна имела такие возможности, но дело не в возможностях, а в тайной политике самой КПСС. Бытовая необустроенность принуждала офицерские и мичманские семьи к искусственному разделению семей. Жены и дети, тоскуя по мужской и отцовской ласке, снимали углы по городам России, а офицеры и мичманы бежали по вечерам в кафе гарнизонного дома офицеров и заливали свое молодое одиночество вином и водкой. Гарнизон был отрезан от большой земли и даже от ближайшего города Полярного. Не было никакого общественного транспорта и внутри гарнизона. Помню, когда по воскресеньям и субботам в сильном подпитии офицеры добирались пешком из кафе до казармы, то не было сил раздеться, и многие так и падали в свои двухъярусные койки в шинелях поверх заправленных синих одеял. Штаб флотилии размещался в небольшом трехэтажном здании, а штаб нашей 19-й дивизии, которой командовал капитан 1-го ранга Чернавин В.Н., размещался на финской плавказарме, которая числилась как ПКЗ-145. Финны изготовили ее по заказу СССР якобы для проживания бригад лесорубов на сплавных реках, а страна использовала их для военных целей. Я слышал, что финское правительство даже высылало по этому случаю официальные ноты протеста. Тем не менее, финские ПКЗ (плавказармы) были самым комфортабельным