более спокойным тоном: – Тем более что я уже звонил соседям, они должны в Вёшки подъехать с часу на час.
– Я вот думаю, – неуверенно заговорил секретарь райкома Кузнецов. – Я вот думаю, что надо позвонить в Ростов… ну, чтоб, значит, не подумали чего такого…
– А я думаю, – негромко перебил Шолохов, – что звонить никому не надо. Я думаю, что Москва сама распорядится и доставкой, и проконтролирует, чтобы зерно попало по назначению. Сама и сообщит, кому найдет нужным. Наше дело быстро подсчитать, что нам необходимо и отправить эти данные в Москву. Это все, что от нас требуется в ближайший час-два.
– Ну что ж, так и порешим, – легко согласился Кузнецов. – Только я думаю, что это надо бы как-то оформить через бюро райкома… протокол там, решение…
Шолохов глянул искоса на Кузнецова, сидящего рядом, на его выпирающие скулы, на нервно шевелящиеся пальцы рук. Хотел было промолчать, но секретарь настойчиво смотрел на него, точно он, Шолохов, здесь самый главный и, следовательно, за ним остается последнее слово. И остальные смотрели на него с таким же ожиданием.
– Я не возражаю, – согласился Шолохов. – Более того, поддерживаю. Надо, чтобы все в районе знали, что советская власть заботится о простом человеке, болеет его бедами. Надо будет и в нашей газете «Большевик Дона» написать об этом. Я сам напишу. Но только после того, как начнет поступать помощь.
И все понимающе покивали головами.
– А кто будет отвечать на телеграмму? – спросил Кузнецов, и в самом вопросе Шолохов услыхал: «Только не мы».
– Как кто? Я и буду отвечать, – решительно произнес он. И пояснил: – Телеграмма адресована мне. Кому же еще отвечать?
На этот раз все вздохнули с облегчением. И это тоже было понятно: встревать в дела Шолохова со Сталиным – себе дороже. Тем более что неизвестно, как для самого Шолохова обернется вся эта история.
Необходимое количество зерна для района подсчитали быстро. А тут еще подъехали из Верхне-Донского, испуганные и растерянные: и не ехать на настойчивый призыв знаменитого писателя нельзя, и ехать боязно. Приехали уже с готовыми цифрами. С этими цифрами Шолохов и покинул райком.
Глава 12
Солнце еще не взошло, малиновая заря распласталась над горизонтом, гася звезды, прорисовывая дома и деревья темными тучами на фоне неба, а жизнь в станице уже пробуждалась криками петухов, мычанием коров, нетерпеливым лаем голодных собак. Теплый весенний ветер вздыхал в голых ветвях деревьев и кустов как-то по-особому, и посвист крыльев летящих на север чирков, и доносящиеся с Дона крики пролетных птиц звучали ликованием.
Шолохов шел домой с заседания райкома, а ему казалось, что он не идет, а летит, настолько ноги не чувствовали подмороженной земли, лишь хруст тонкого льда под ногами доказывал, что бренное тело от земли оторваться не может. Тем не менее, всего лишь вчера все казалось зыбким и неопределенным, пасмурным и придавливающим, и не было видно ни малейшего просвета. Да и, чего греха таить, хоть