замка, и то ли знал, то ли как-то засек его местонахождение, но лупили по Дозорной башне от всей души. Изъязвленная, покрытая оплавлениями и трещинами поверхность вполне подходила для восхождения, не то что сплошные монолитные бока раньше.
Сто метров… По горизонтали – десяток секунд бегом, минута крайне неторопливой ходьбы. По вертикали те же самые метры оборачивались двумя часами изнурительной работы. Подняться насколько можно, воткнуть кинжал, второй, третий, переместиться, выдернуть и переставить выше. Где нет трещин и воронок, вынуть меч, проделать щель, расширить, пока не войдет лезвие ножа, снова переставить, подтянуться… Когда я перевалил через зубцы на вершине башни, мышцы рук превратились в тряпочки, сердце колотилось бешеным барабаном, одежду можно было выжимать, а из двадцати с лишним кинжалов осталось только десять. Вдруг страховочная веревка, привязанная к загнанному по рукоять ножу, немного потяжелела, как раз примерно на полкило. Я со стоном обернулся, снова приводя в движение непослушное тело, и свесился через край. Нож болтался в воздухе. Более того, нижние кинжалы, которые я оставил торчать в наиболее неудобных местах, исчезли! Прямо на глазах самый нижний из наличных вывалился и полетел вниз, со звоном ударяясь о камень. Да и стена… она определенно стала более гладкой.
Я громко, даже не думая сдержаться, выматерился. Потом, представив себе обратный путь (притом что руки у человека все-таки верхние конечности), повторил все в еще более соленых выражениях. Хлебнул холодного горного воздуха и раскашлялся. Ветер на высоте дул сильный и ровный, он немного отклонял торчащий из крыши толстый штырь громоотвода и отзывался протяжным звоном в его вершине. Дверь, ведущая со смотровой, кольцом окружающей верх башни, была заперта, но меч быстро решил проблему. Звякнул о камень перерезанный засов, и я вошел внутрь.
Маг Лирий все еще жил. Только узнать в этом трясущемся желе высокого, прямого, как палка, и неутомимо-подвижного старика было нельзя. Он лежал в самом центре, в углублении пола, в мелком круглом бассейне, заполненном темно-красной жидкостью. Вокруг бежали канавки, свиваясь в сложный узор и оплетая пятнадцать симметрично расставленных каменных чаш, высоких и узких, как бокалы. В каждом таком бокале лежало в позе эмбриона по обнаженному женскому телу, совершенно белому. Пол концентрическими кругами повышался к стенам наподобие амфитеатра, и на каждой такой ступеньке лежали тела. В одежде. И у каждого было перерезано горло. Я узнавал лица слуг, их выдернули прямо оттуда, где они находились. У повара Могуты мука испачкала фартук, были мокры рукава у девчушек-постирушек, был даже один солдат, видимо тяжело раненный. Но больше всего было тел незнакомых, в дрянной рваной одежде и со следами на запястьях – сплошь молодые женщины, парни и сильные мужчины средних лет.
Я смотрел на это и чувствовал, как в душе что-то перегорает, словно отваливался какой-то важный, но не необходимый кусочек. Лирий, Лирий… Беленькой, говоришь, поить