тебе верил, я всегда считал тебя именно отцом борьбы[3].
– Я никому не должен предоставлять отчета, Або, только Аллаху. Мои враги вольны говорить все, что им угодно. Моя борьба – это моя борьба.
– Вот это и отталкивает от тебя товарищей по борьбе под зеленым знаменем пророка.
– Что ты хочешь, Або?
– Я хотел предупредить тебя, Абу Нидаль, что ты не можешь поступить иначе. Призыв один для всех, кто посвятил себе борьбе с неверными, кто хочет единого исламского мира на планете, кто хочет…
– Значит, ты пришел ко мне как чужой эмиссар? Я всегда считал тебя, Або, соратником по борьбе, членом моей организации.
– Те, кто держит знамя пророка, верят тебе, Абу Нидаль, любят тебя, как брата. Ты должен пойти вместе с нами.
– Жаль, Або! – поднялся из кресла Абу Нидаль. – Жаль, что мы раскололись, жаль, что мы идем разными путями. Но у меня свои убеждения. Ты просил приехать, я приехал. Я услышал тебя.
– Что мне передать… хозяину?
– Вот как? Я полагал, что ты служишь только Аллаху! Что ж, передай, что у меня своя борьба.
Высоко подняв голову, как будто он всматривался в далекие облака, Абу Нидаль пошел к машине. Або, не вставая, смотрел ему в спину. И было непонятно, что выражают его глаза. Спустя несколько минут, когда Абу Нидаль уехал, Або, наконец, вытащил аппарат спутниковой связи и сказал только одну короткую фразу:
– Он отказался…
Столик, кресла и полосатый большой пляжный зонт так и остались посреди сирийской пустыни. Машины разделились. И только черный пыльный внедорожник Або мчался по шоссе в сторону старинного города Дейр-эз-Зор на берегу мутного Евфрата. Проехав соляные копи, машина остановилась возле небольшого кемпинга у остатков старых казарм, которые напоминали о французской оккупации в двадцатых годах прошлого века.
Выйдя из машины, Або снял пиджак и бросил его в кабину. Небрежно содрал с лица приклеенные усы и вытер губу платком. Взбежав по ступеням под большой навес, где под потолком вяло крутились лопасти большого вентилятора, он опустился в кресло и ослабил узел галстука. Смуглый юноша в фартуке принял заказ и убежал за стойку. Або откинулся на спинку кресла и стал смотреть на воду древней реки.
На столе уже дымился кофе, а Або все смотрел куда-то вдаль. Из состояния глубокой задумчивости его вывел звук мотора подъехавшего автомобиля. Открылась дверь, и на землю спустился грузный человек в темных очках и национальном арабском одеянии: длинный белый дишдаш, на голове большой платок с рисунком в ромбик – кюйфия.
– Закхей! – Або вскочил на ноги, и они обнялись с сирийцем. – Рад тебя видеть.
– Ты выглядишь усталым, – покачал головой сириец, – но я знаю, что Аллах отблагодарит тебя за твои труды. Придет день, и мы сокрушим христианский мир, мир неверных с их ложной религией.
– Он придет очень скоро, уважаемый Закхей. Ты принес мне долгожданную весть?
– Да, мы с тобой, дорогой