Лучше уж этот вождь и коммунисты, чем сатанинские жертвоприношения. Народ там нормальный, спрос на Красной линии, как везде: спирт да сало.
– Уй! – Сафроненко наткнулся на что-то в снегу.
– Забыл предупредить – там ограждение! – Мухин отступил назад. – А вот дальше свободно пойдем…
– Боря, как у тебя сегодня прошел день?
Лариса смотрела на него, подперев рукой щеку, и тепло ее взгляда согревало лучше, чем тарелка борща со сметаной, который приготовила женщина. Борис хотел рассказать ей о своих бедах, она всегда всё понимает, слушает, и на душе легче становится. Только вот этой женщины давно уже нет в живых. Он знал, что видит сон, и скоро Лара исчезнет. Но сейчас они были вместе, он опять помнил ее лицо, помнил вкус борща. Прошлое ненадолго вернулось к нему, даря приятную иллюзию, чтобы при пробуждении снова забылось и то и другое. Он не любил дурацких сантиментов, никогда не носил в бумажнике ее фотографию. И как же позже сожалел об этом!
С годами образ Лары потускнел, но боль потери не уходила, не становилась слабее. Только прибавилась еще и печаль, что он не помнит до мелочей, как выглядит любимая женщина. Может быть, потому что любил не только лицо, не только тело? Не замечал, как она выглядит, просто чувствовал: Лариса рядом с ним, значит, всё хорошо. Встречи не были частыми, но каждый раз это было как маленький праздник. А она делала вид, что так и нужно, и Борис только утром вышел за дверь, чтобы вечером вернуться домой. Даже если в прошлый раз приходил к ней месяц назад.
Он что-то говорил, не очень понимая смысл слов, как это случается во сне, только смотрел на Лару. Их редкие встречи продолжались. Женщина улыбалась ему, ничего не говоря, он протянул руку, но снова не смог коснуться ее. Только темнота вокруг и тихое гудение вентиляции… Главный Привратник проснулся.
Деревья возвышались вокруг, как стены, молодая поросль еще не успела захватить полностью каменистую железнодорожную насыпь и сомкнуть ряды, перекрывая проход, поэтому отряд мог двигаться, хоть люди и порядком устали постоянно спотыкаться о шпалы и рельсы. Но этот путь был, по крайней мере, проходимым и не нуждался в дополнительных приметах: если под ногами неудобные железки, значит, верной дорогой идешь, товарищ. Доронин заметил впереди едва выглядывавшую из-под снега платформу с покосившейся надписью «Детская». Отряд прошел ее, не сказав ни слова, хотя каждый из них наверняка думал о чем-то, но вот облечь в слова эти мысли никто не смог. Просто детство представлялось каждому по-своему, и воспоминания в любом случае были не очень веселыми. Кто помоложе, его просто не имел, а бойцам постарше детство казалось таким же обветшавшим и проржавевшим, как эта старая табличка на одном столбе. Но расстояния между остановками были действительно детскими – еще и трехсот метров не прошли, а уже станция. Какая же была скорость поезда на этой узкоколейке, если за первым поворотом приходилось останавливаться? Никакая.
На открытом участке снова пришлось поработать лопатами. Проламывать твердый наст, слежавшийся к концу зимы,