а в начале прошлого века эта болезнь далеко не всегда успешно вылечивалась. В тот момент ей было всего тридцать…
Когда Марселла заболела, у Пикассо создавалось ощущение, что, если он покинет ее хотя бы на минуту, битва за ее жизнь будет немедленно проиграна. Нет, этого никак нельзя было допустить, и он до конца был уверен, что не отпустит ее во тьму без борьбы, что удержит ее рядом с собой, что отобьет ее у смерти. В результате он категорически отказывался отойти от ее кровати и был преисполнен по-испански упрямой решимости.
В начале декабря 1915 года Пикассо написал Гертруде Стайн трогательное письмо, возможно, самое проникновенное из всех его писем, в котором сообщалось, что Марселла уже месяц как лежит в больнице, и ее положение безнадежно. «Моя жизнь – это ад», – признавался художник.
Карлос Рохас рассказывает:
«Он каждый день навещает Еву в больнице, мотаясь из конца в конец, и у него совсем не остается времени на живопись. Гертруде Стайн письма Пикассо приносят много огорчений, поскольку она искренне привязалась к Еве, как раньше была привязана к Фернанде, а Ева, начиная с прошлого года, слабеет на глазах. И Гертруда Стайн совсем не одобряла переезд художника и Евы в новую роскошную квартиру […], окна которой выходили на кладбище. Зиму 1914 года Пикассо прожил, охваченный страхом перед немецкими воздушными налетами. Вечера они с Евой нередко проводили у Гертруды Стайн, где кроме них бывала и ближайшая подруга Гертруды Алиса Токлас. Ужинали при свечах, поскольку электричество отключали, а потом все собирались в кабинете хозяйки дома. Пикассо обычно садился на своего любимого конька, пускаясь в рассуждения о войне, представлявшейся ему преступной и бессмысленной, и о том, как они все будут выглядеть, когда Брак и Дерен вернутся домой из окопов и, положив костыли на стол, начнут похваляться своими военными подвигами. Устав, Алиса и Ева засыпали, пока сирены не возвещали окончание воздушной тревоги; иногда самолеты противника так и не появлялись в парижском небе. Свечи гасли, и Пикассо с Евой возвращались в свою роскошную квартиру, окна которой выходили на кладбище».
Пикассо понимал, что подаренная ему судьбой женщина безвозвратно уходит от него. Высшие силы ее у него забирали. Понятно, что в наказание… Но за что? Ведь его Ева пробыла с ним так недолго, и Пикассо казалось, что эти четыре с небольшим года пролетели, словно одно короткое мгновение.
Конечно же, смерть Марселлы Юмбер стала сильным ударом для художника.
Жан-Поль Креспель пишет:
«Марселла мучилась кашлем: вскоре она умерла от туберкулеза, оставив безутешного Пикассо в одиночестве. Возможно, она была единственной женщиной, заставившей страдать поглощенного искусством Синюю Бороду».
В самом деле, ее внезапную кончину влюбленный Пикассо переживал очень тяжело, со смесью боли, чувства безвозвратной потери и тихой скорби. Их радужные мечты разбились на мелкие кусочки, как рассыпалась на фрагменты реальность на его полотнах.