Вьюгин принципиально не хотел. Неизвестно с чего, то ли с дуба рухнули, высокомерные великобританцы с острова, с двойным, а то и с тройным дном вызывали в нем отторжение и брезгливость. Северную Америку с ее разномастным народом, лишенным глубоких корней, как страну, которую не мог понять, испытывая чувство неудовлетворенности, а значит, не воспринимал в целом, как нацию. У него так и остались вопросы по этой стране, где главными вопросами, на которые он не получал ответа, была идеология и уровень культуры населения в целом.
Не понимал он, сравнивая Францию с Америкой, что же представляют собой эти пилигримы, иммигранты, ковбои, основавшие страну. Пусть она стала великой, могучей супердержавой, но ведь это не заслуга нации, из поколения в поколение растившей гениев, а всего-навсего, как он считал, ловко использующая мозги ученых и инженеров, которые приехали, приезжают и будут стремиться приезжать в эту страну из разных уголков мира. Северная Америка по своим пилигримским стандартам охотно принимала ученых-эмигрантов и выжимала из них все, давая взамен высокий уровень жизни, свободу и надежду. Вот они-то и двигали их науку и промышленность. С культурой все обстояло иначе. Много было перебежчиков из мира культуры и искусства, но они, кто смог, продолжая творить в Америке, творили все, не разрывая связь со своими истинными корнями, оставшимися за океаном. Поэтому не было это проявлением американской души, а лишь местом создания.
Это не заслуга нации, а хорошо просчитанная и спланированная политико-экономическая позиция государства, крепость которого сбита калеными гвоздями природных слабостей человека, прошита бумажными купюрами с портретами президентов и масонскими пирамидами, в то время как Франция представлялась ему монолитным, цельным, единым и плотным сообществом людей одной национальности, сплотившимся на основе языка, культуры, общности и единства стремлений.
О России он думал, признавая могучую силу творческих личностей в литературе, музыке, живописи, – словом, в культурной сфере, и, сравнивая этот тонкий слой великих людей с таким же слоем во Франции, понимал, что Россия преобладает в этой категории. Вьюгин отдавал себе отчет, что это все было! Остался только скелет, на котором наросло мясистое, начавшее подгнивать образование в виде социалистической системы. Чистые мысли и душевные терзания гениев в стране социалистического реализма и 6-й статьи Конституции СССР[88] сгинули, остатки памяти вытоптаны новой общностью людей, отрихтованных под одну гребенку, покорных, терпеливых и кротких.
Вьюгин начал просчитывать ходы, которые необходимо сделать для установки агентурной связи, восхищаясь своей изворотливостью и хитростью, которая проявилась как итог многолетней работы внутри аппарата госбезопасности. Он знал практически все: методику и способы, слабые звенья и мощные, организованные стены защиты, сконцентрированные в контрразведке, Втором Главном управлении. Это его с такими способностями, знанием, быстрым легким умом судьба