какой бы ни был на дворе год, поколение «пепси», «блейзер» или «гараж» – это всегда ты. Но у Родиона как-то не сложилось. И не потому, что он приехал из глубинки – там как раз таки часто, с привычной наивностью, молодежь вкушает любой взращенный на просторах всемирной сети мусор: он искренне не понимал, для кого в очередной раз эксгумируется не вызывающий уже никаких эмоций «аморальный контент», совершаются конвульсивные попытки шутить про «отчима», «приемных», кто постит ТНН-релейтед пикчи, отчаянно пытается гнобить «социо», романтизирует Двач и другие выгребные ямы интернета – уж насколько он сам был малообщителен, но ничего хотя бы отдаленно похожего на то чувство собственной убогости или неполноценности, которое тысячи мемов еще со времен Feels Guy и лягушонка Пепе пытаются %username%’у помочь у себя диагностировать, он в школьные годы, да и сейчас не испытывал. С Родионом как будто раз за разом, только со сменой картинки поверх зеленого полотна, повторялся случай на уроке литературе в десятом классе, когда Татьяна Яковлевна, обладательница сразу двух черных поясов: по глубине погружения в трансцендентное и диаметру оправы очков, спросила учащегося Мельникова, верит ли он в Бога, на что тот отрицательно покачал головой, и последовал незамедлительный ответ – «Значит вы, Мельников, не поняли русскую литературу!» С ценностями имиджборд и мемами произошло то же самое: периодически пощупывая непривычный «ежик», Родион скроллил один паблик за другим, но ничего более годного, чем лист фанеры, напоминающий собаку с подписью «Дратути», так и не нашел. А вечер тем временем прокрался в семнадцатую квартиру и удобно расположился в освещаемой одним только монитором комнате. Когда зачирикал звонок, Родион вздрогнул – в голове был бардак вперемешку с досадой непонятно отчего. Когда он заглянул в глазок, то улыбнулся – по крайней мере было ясно, чего ждать дальше.
Санек всегда спешил появиться там, где его ждали. По крайней мере, он сам так считал. Впрочем, он думал не так часто, чаще плыл по течению, не делая крутых поворотов, а если и решался на смену курса, то только на уровне слепого инстинкта или во власти эмоций.
Он был в числе тех, кто вместе с Родионом оставил родной Нижнереченск и, как «Жигули», решившие непременно стать «Феррари», не глядя на сигнал светофора, рванул навстречу огням большого города. Внутреннее чутье без сна и отдыха шептало, что все связанное с таким сладким и манящим словом «перспектива», лежит где-то там за пределами родного пятнадцатитысячника; отец, состарившийся раньше времени на местном опасном производстве и после каждодневных, повторяющихся в малейших деталях манипуляций в цеху не чувствующий в себе сил на что-то более энергозатратное, чем блуждание по Интернету, часто повторял где-то схваченное – «скоро в России сформируется стабильная правовая среда по американскому образцу», не стеснялся намекать сыну, что у госпожи Наваловской, местной судьи с коллекцией лишних подбородков есть не менее впечатляющая коллекция машин, квартир и других важных атрибутов успешной