и подарил, когда Татьяна поступила в академию. Она хранила ее как собственное око, постоянно протирала и разговаривала с ней, когда было не с кем поговорить. Но теперь сказать ей было нечего, даже фарфоровой себе. Уголек надежды, что старания и труд все перетрут, совсем истлел в ее душе, погашенный окончательно сегодняшними слезами.
Она прокручивала в голове, как тренировалась перед экзаменом Муравьева, которой прочили великое будущее в балете. О ней ходило множество слухов и, кажется, все они были неправдой, но одно про Муравьеву было ясно: она талантлива и обожает балет. В каждом ее движении сквозила радость и легкость. Татьяна всегда восхищалась ее изящностью, прыткостью и гибкостью, всегда с восторгом смотрела на то, как она танцует. Это, действительно, завораживало, хотя она знала, что даже Муравьевой это дается нелегко. Девушка была высока и от природы имела среднюю комплекцию, но морила себя диетами и тренировками и к выпуску стала изящнее и утонченнее всех остальных. Она пропадала в зале. И, действительно, была счастлива, когда делала очередное фуэте. Казалось, ей не нужна никакая поддержка. Все считали ее высокомерной, и высокомерие это порой проявлялось в холодных фразах или замечаниях другим. Но, пожалуй, все это было от усталости и одиночества. Друзей у нее не было. Все ей завидовали и недолюбливали, потому что всем казалось, что она смотрит на них свысока. Вела она себя отстраненно, все свободное время проводила в зале, ничем больше не увлекалась, вечеринки пропускала, разговаривала неохотно. Впрочем, одного ее таланта было достаточно для того, чтобы нажить немало врагов. Такой в том числе была подружка Татьяны – Даша Семенова, первая девочка с которой она познакомилась в академии. Татьяне всегда казалось, что Даша тратила на ненависть к Муравьевой гораздо больше сил, чем на тренировки, что и мешало ей стать лучше. Однако, она тоже была хороша, порой великолепна в танце и отдавалась этому полностью. В отличие от Татьяны. Она им даже не завидовала, настолько была низка ее самооценка, как балерины. Она искренне ими восхищалась и каждый раз понимала про себя, что никогда так не сможет. Порой Татьяне казалось, что Даша дружила с ней только потому, что она ни в какой степени не могла составить ей конкуренцию. Однако слепая вера и любовь отца долго оставляли Татьяну в уверенности, что она добьется успеха, поэтому ни о чем другом, кроме балета, она даже не помышляла.
Она ворочалась до четырех утра, боясь наступления завтрашнего дня, хоть календарно он уже наступил. Она боялась заснуть и еще больше боялась проснуться, как будто знала, что очнется уже в другой реальности. Но время неумолимо, как и сама жизнь. Сознание отключилось само собой. И наутро пришлось снова просыпаться, снова делать привычные вещи, снова готовиться к экзамену, репетировать свою партию в выпускном спектакле. Жизнь продолжалась. И даже казалось, что ничего не изменилось. Только на душе продолжали скрести кошки.
Весь следующий день заняли репетиции. Все те же самые, выученные до автоматизма движения, пируэты,