ревень, где его знали, где его накормили бы и дали уют. Но сейчас это было невозможно. Неведомая сила заставляла Ванг Джу оставаться здесь, пока он не найдет его или хотя бы не выйдет на след. Вот уже как два или три месяца неизвестный разбойник нападал на деревни по ночам, он грабил крестьян, обесчещивал девушек и убивал детей. Он был силен и хитёр, многие пытались поймать его, но всякий раз он избегал ловушек. Всего лишь одной жертве удалось увидеть его лицо. После очередного акта насилия он сам заставил её смотреть на себя, после чего оставил на ней след от острого клинка. Этот шрам проходил от самого низа подбородка до правого уха девушки. Эта девушка была возлюбленной Ванг Джу.
Ванг Джу увидел старое, поваленное временем и ураганом дерево и сел, скрестив ноги, на его широкий ствол. Впереди текла небольшая горная река. Немного капель дождя упали на его одежду. Он закрыл глаза и начал погружаться в поток мыслей. Темные мысли, те, которые не давали ему сконцентрировать своё внимание на враге, он сажал в воображаемые лодки и отправлял по этой самой реке. Неизвестно сколько времени Ванг Джу находился в этом состоянии, но в какой-то момент его тело услышало громкие, приближающиеся со спины шаги, словно крадущийся и не пытался скрыть своего появления.
Ван Джу так сильно ушёл в себя, что не мог позволить себе выйти из этого погружения, слишком уж там было комфортно, спокойно и радостно. Он вспоминал детство, весёлый праздник прихода весны и свою первую удачную охоту. Ванг Джу слышал врага, слышал, как его клинок, разрезая воздушную массу, приближается к его шее, но не сделал ни шага. Тело его продолжало сидеть на старом дереве, но душа и сознание покинули его. Поэтому когда отсеченная голова катилась по траве к реке, Ванг Джу все ещё был здесь, он все видел. Сила мысли его была так сильна, что у судьбы не оставалось иного выбора, как дать его сознанию отдельную линию жизни, и дальнейшая его судьба как бы раздвоилась на Ванг Джу, сидящего с отрубленной головой, и Ванг Джу, наблюдающего и созерцающего. Он потерял голову, но не потерял себя. Теперь он больше не испытывал злости к врагу, любви к возлюбленной и других эмоций. Только покой и полная гармония. Враг отёр клинок о дерево, вымыл руки и лицо в реке и сел рядом с Ванг Джу. Река жизни продолжала течь.
Часть первая
Vita et Fata
Думай. Делай. Люби. ©
Глава первая
Ветер, сбивающий с ног исполинов, стерегущих на своих плечах небо, метался по городу. Оконные форточки старого родильного дома одного из серых районов Петербурга то и дело с диким стуком открывались. Третьи сутки на свет пытался появиться живым новый человек, третьи сутки роженица стонала от боли. Третий день эти стоны сводили с ума работников роддома, видавших и не такое. Наконец схватки начались. Младенец невероятным образом выходил из тела своей матери, картина, сравнимая с кистью Босха, развернулась в ту ночь. Пять часов безжалостных мук, сопровождаемых вспышками молний за окном, отняли жизнь у матери и дали жизнь новому существу. Младенец не произнес ни звука. Вдалеке, в дверном проеме за спинами акушеров, виднелся черный силуэт мужчины в пальто и шляпе. Его лица невозможно было разглядеть, только два глаза светились в кромешной темноте коридора. Новорожденный и человек в пальто встретились взглядами, и спустя мгновение таинственный незнакомец покинул помещение, сопровождая свои шаги невыносимым металлическим скрипом. Младенцем был я.
Трамвай за окном безжалостно жег электричество, издавая тягучий скрежет. По направлению к станции метрополитена удалялся в осеннюю дымку человек, закутавшийся в шарф и шапку. Это была суббота, 6:30 утра. Насмотревшись вдоволь на эту картину из окна своей спальни, я направился на кухню и подошел к плите, чтобы заварить кофе и собраться с мыслями. Удивительно удобно можно обходиться без будильника, когда под окнами твоей квартиры с первыми петухами закидывают виражи допотопные трамваи, а вторую неделю подряд тебя мучает один и тот же сон. Единственный минус – просыпаешься на два часа раньше, чем планировал.
Кофейник, привезенный мне из Стамбула моей женой в качестве подарка, дал о себе знать характерным храпом. Я отправил продукт его стараний в кружку, не забыв добавить побольше сливок и добрую порцию сахара, взял блокнот и ручку и попытался составить план на день. «Забежать в лавку, Крис 13:00, Аэропорт – Вылет 20:35 (Паспорт не забудь)».
Помимо турецкой кофеварки, плиты «Электра 1002» и принадлежностей для письма, компанию моему скудному набору вещей составляли: старая школьная парта, которую я использовал в качестве рабочего и обеденного стола. Парту я нашел возле лицея на помойке и приютил, вдохнув в неё новую жизнь, но не избавив от старых шрамов, оставленных поколением Z; шкаф для вещей, приобретенный мною против моей же воли, в тот момент, когда я почувствовал дискомфорт, пробираясь от балкона к душевой через груды одежды, словно баррикады Этьена Марселя; и конечно, спальное место, функцию которого выполнял один только матрас, брошенный на пол.
Без долгих сборов и лишних церемоний я оглядел свои «фешенебельные» апартаменты, допивая кофе уже одетым. В полной уверенности, что вернусь домой обратным рейсом, ровно через 3 дня, я взял с пола