он даже не подозревает. Днем я рыскаю по городу, стараясь понять, что же все-таки тут произошло, я понимаю, что я единственный человек, который побывал в этом городе с девяностых годов. Сюда не направлялись экспертные комиссии, здесь не было никаких специалистов, которые могли бы во всем разобраться, про Еж просто-напросто забыли и больше не вспоминали как о чем-то неприятном, его стерли из памяти: нет людей, нет и города. Я боюсь чего-то неизведанного, боюсь, что про меня так же забудут, как и про этот город, боюсь умереть тут, как Слава умер, простой незамысловатой смертью. По ночам я вспоминаю один из романов, который читал еще в юности, о человеке, который остался последним на всей планете, в Еже я чувствовал себя именно так. Может, там, за сотню километров отсюда, уже нет больших городов, нет людей, нет ничего, и осталась лишь одна пустота, как в Еже, пустота, как в том морге в заброшенной больнице, в эти минуты мне становилось невыносимо тоскливо, и я хотел назад, к цивилизации, к большому городу, к жене. Вспоминая о ней, моя рука невольно тянулась к сотовому телефону, я даже извлек его из сумки, хотя знал, что связь с цивилизованным миром оборвалась еще сотни километров назад. Здесь не было ничего, кроме бескрайних просторов русского леса со всем его зверьем.
Я заббарикадировал дверь старой кроватью и улегся на спальный мешок. Сегодня было достаточно тепло и не было нужды забираться в него. Карабин «Сайга» калибром семь шестьдесят два лежал рядом со мной. На старом стуле стояла походная керосинка, она давала теплый неровный свет, и по комнате гуляли странные тени, но они уже не пугали меня, я ждал нового дня, именно завтра я решил отправиться к лесопильне и порыться в документации девяностых – там я надеялся докопаться до истины…
…Вторая бутылка коньяка подходила к концу. Я уже собирался отправиться к себе в гостиницу, когда Виктор уверил меня, что стоит остаться ночевать у него, так как на улице лютый мороз и я рисковал замерзнуть в своей столичной куртке где-то по дороге, а запасного тулупа у моего собутыльника не имелось.
– Ты не подумай чего, – Виктор закурил, – в свое время в моем хозяйстве было все, но, как Зинка померла, туго мне стало, туго, Саня, хоть вой. – Он выпустил в потолок струю табачного дыма.
– Да я понимаю, – я тоже извлек сигарету и прикурил, с первой затяжкой я понял, что достаточно пьян и пора баиньки, – Вить, а не пора ли нам пора? – Виктор понял мою фразу по-своему и вновь наполнил стопки, пили мы коньяк по-русски, стопками и залпом.
– Зинка у меня была всем бабам баба, и мать у нее была такая же, и бабка, сгинули только они все в чертовый омут, – Виктор затянулся и поднял стопку. – Ну, будем! – Мы выпили, не чокаясь. – Странная, я тебе скажу, история произошла в тот злополучный год. – Глаза Виктора затуманились, я понял, что сейчас он уже находится не рядом со мной, а где-то далеко, в том самом злополучном году. И меня ждет длинная и не совсем впечатляющая история. – Зина моя родом из города Еж – это на севере, тмутаракань далекая, людей они там не видят по полгода, все вокруг свои. До ближайшей автострады километров триста,