данные в анкете. Они устарели и давно не корректны. Некоторые ошибки могут очень дорого стоить, – четко выговариваю каждое слово, и непробиваемая Дженнис покрывается красными пятнами. Есть, у меня получилось сделать эту замороженную суку. – Я могу идти? Или у вас остались еще вопросы? – спрашиваю приторно-вежливым тоном.
– Одну секунду, Шерил, – вернув самообладание, доктор натянуто улыбается и, открыв ящик стола, достает оттуда свернутый помятый листок бумаги и передает мне. – Вот это мы нашли в кармане Дороти, когда ее доставили к нам.
– Это газетная вырезка… – озвучиваю я свои наблюдения и осекаюсь, пробежавшись взглядом по заголовку.
Старые дома обладают собственной неповторимой атмосферой, особой энергетикой, но это способны оценить и прочувствовать немногие. Эстеты, фантазеры, писатели, художники и все, кто не лишен богатого воображения и чувства стиля.
Ни современный внутренний ремонт, ни частичная реставрация и недавно окрашенный экстерьер не способны уничтожить налет почти вековой истории, написанной в каждой трещинке фасада, рассказанной шепотом скрипящих половиц и завываниями ветра в каменном дымоходе.
Я нахожу удивительное удовольствие в скрупулезном сохранении старинных деталей интерьера. Их немного, и от этого они еще ценнее для меня. Оригинальность в наши дни – как редкое сокровище, нуждающееся в постоянном и кропотливом уходе. Оригинальность не требует огранки, она самодостаточна и уникальна. Она завораживает, вдохновляет, очаровывает.
Я неторопливо поднимаюсь на высокое квадратное крыльцо под треугольной крышей, поддерживаемой массивными белыми колоннами из натурального камня. Справа от крыльца на открытой веранде гуляет ветер, гоняя сорванные с деревьев пожухшие листья. Здесь приятно встречать закат с бокалом вина, крепкой сигарой и в одиночестве. Огромное преимущество жизни за городом – возможность быть наедине с собой и окружающим миром. Тишина, чистый воздух и бесконечный полет мысли.
Мне нравится возвращаться сюда после длительного отсутствия. Так гораздо ярче ощущается разница. Белый дом с крышей из красной черепицы, обнесенный высоким забором, спрятанный недалеко от шумного Нью-Йорка, среди колышущихся на ветру могучих кленов и сосен, яблоневый сад на заднем дворе, аккуратно подстриженная лужайка, обвитые лианами круглые беседки и небольшой мраморный фонтанчик с фигуркой улыбающегося ангела в центре. Этот дом – мое личное место силы. Неприветливый для незнакомцев, он принял меня, стоило впервые войти в разводные металлические ворота и замереть на заросшей дорожке, изумленно изучая неожиданное наследство. Я смотрел на безмолвный, притихший дом, а дом – на меня широкими пыльными окнами с потрескавшимися витражами. «Ну, здравствуй», – сказал я. А дом приветственно заскрипел покосившимися прогнившими ступенями. Это было мгновенное узнавание, признание с первой секунды. Несмотря на то, что живу я здесь не один, меня никогда не покидает ощущение, что дом принадлежит